...Общение с создателем происходит у каждого человека по–своему. Я не знаю, стоит ли это выносить на открытый свет…Много лет подряд я пытался активно об этом рассказывать, поэтому многие с тех пор считают меня несколько «с приветом». Все дело в том, что несколько лет назад у меня появился друг. Врачи назвали бы это шизофренией – у меня было абсолютно четкое раздвоение сознания. Внутри меня поселилось некое существо и мы общались с ним четыре года, пока оно не ушло. За это время оно поставило меня буквально с головы на ноги.

Именно ему я обязан спасению своей жизни. Оно, это существо, научило меня очень многим вещам, на основе которых я построил потом все свои тренировки.

Иногда мы полностью менялись с ним местами. Первые пол года мы общались только на ментально–вербальном уровне, то есть иногда словами, иногда без слов. Но потом он стал все чаще и чаще занимать мое тело. Я стал из него вываливаться, находиться где–то рядом, а он жил в моем теле. И это стали замечать окружающие – я начал делать вещи, на которые человек, вообще–то, неспособен, потому что это существо обладало реакцией в десятки раз более быстрой, чем человеческая. Я чувствовал, как он говорит, как он ходит в моем теле – у него было совершенно другое зрение, намного более совершенное, чем мое, другой слух, обоняние, у него был набор чувств, которых у человека вообще нет.

Он научил меня очень многому, в частности, научил осознанному сновидению. Творились странные вещи со временем, с пространством. Постепенно я к этому привык и воспринимал как данность.

Он никогда не говорил мне, кто он на самом деле. Сначала я думал, что это девочка, потому что во сне я видел его воочию – он представал передо мной в виде маленькой девочки. Он рассказывал мне, что со мной случится, и все это совершенно точно сбывалось. Он научил меня не боятся жизни. Однажды я сказал ему, что он, наверное, не девочка. «Да, – ответил он, – «не девочка». – «А кто же»? – «Мне все равно, кем быть для тебя, все равно, как ты меня назовешь. Ты все равно никогда не поймешь, кто я на самом деле».

Я стал называть его Тори – не мужчина, не женщина, Тори и Тори. Однажды я пришел на концерт совершенно никакой – гитару не мог держать в руках, не то, что играть. Он сказал – расслабься, ты выйдешь на сцену, я все сделаю, выйди на сцену и сделай глубокий вздох. Тори играл за меня, пел, прыгал…Потом я ушел со сцены – и снова я никакой…

Вот тогда, в тот период, некоторые люди стали меня бояться, тогда и появилась моя кличка «Чёрт». Я стал предугадывать, что люди будут говорить, что делать. И когда он ушел все это у меня осталось. В какой–то момент он меня покинул, сказав, что все, что он мне показал, я должен освоить сам, сам всего достичь...

...И тут она совершила нечто совсем из ряда вон выходящее. Она прыгнула с пола вверх, сделав полусальто, оттолкнулась от потолка ногами и приземлилась на кончики растопыренных пальцев. И только потом, спокойно и медленно, согнувшись в поясе, опустила ноги обратно на пол. Что бы вы сказали на моём месте, увидев подобное? А? Уверен, ничего. Хм... Я поступил также. Моя изумлённая рожа сама обо всём говорила.

- Да, ухажёр я для тебя неважный, - заметил я.

- Всё это игрушки для того, у кого здесь - она подошла быстро ко мне и постучала пальцем по лбу, - не существует разницы между верхом и низом.

- Но ведь они есть! Эти самые верх и низ! - настойчиво и по возможности убедительно пискнул я.

- Есть всё! Вообще всё! Вопрос только, в каком виде. Или верх и низ у тебя в голове, а снаружи нет ничего, либо верх и низ снаружи, а ты - ничто. Кто может стоять на потолке? Никто! Тогда тебе придётся стать никем, то есть ничем в данном случае. Ты просто сильно себя с чем-то ассоциируешь!

- С чем? - странно, но я начинал её понимать.

- Со всем вокруг!!! Ты - не то, ты - это! - и она опять стукнула меня в лоб.

- Хватит драться! - возмутился я.

- Ну, что у нас тут? - пошарпаная дверь скрипнула, и вошёл Сан Саныч.

- В первый раз, в первый класс... - ухмыльнулась Ли.

...

...Мне был год, когда я впервые осознал, что вокруг творится что–то не то. Вам, наверное, странно слышать что я, возраст которого исчислялся двенадцатью месяцами, мог что-то осознавать. Однако это действительно было так. Я помню даже как впервые открыл глаза и сразу увидел мерцающее лицо надо мной, которое улыбнулось и сказало: "Привет, Тори!" С того дня я старался почаще держать их открытыми и лишь когда они сами собой закрывались я опять проваливался в темноту, которую невзлюбил сразу же. Мои глаза долго привыкали к мельтешащему красками миру. Поначалу это мелькание было настолько хаотичным, что я совершенно терялся в обстановке. Одеяло, под которым я лежал, успевало за минуту переменить цветов пять и к концу этого отрезка времени я уже и не знал: одеяло ли это вообще?!

Через пару месяцев я уже научилась кое–как управляться с этим обстоятельством, а хаос достиг двух цветности и на том остановился. Я перестала удивляться, когда кубик или мяч в моих руках становились из красного желтым или из синего зеленым. Дольше я привыкал к небу. Оно постоянно находилось в смещенной перспективе, не говоря о цвете, и становилось то высоким, то низким.

Примерно к двум с половиной годам я начал понимать четкий смысл речи отца и тут–то начались сложности. Сложности начались с книжки–раскраски, которую отец купил чтобы я учился рисовать. Я старательно разрисовал картинки как мог и как раз заканчивал малевать последнюю, когда отец вошел и увидел мое искусство. Выражение его лица изменилось настолько что я даже испугался. Затем мы вышли на крыльцо и он показал мне на небо, а затем на синий карандаш. Я упорно смотрела на небо, но ничего синего в нем не нашла: Оно было желто-фиолетовым и нормальные красные тучи плыли по небу, напоминая куски ваты. Отец взял книжку и стал закрашивать небо синим цветом, которое, естественно, через минуту стало желтым. Карандаш тоже сделался желтым и чуть смазался в очертаниях, но отец, казалось, этого не заметил. Я закивал головой, улыбнулся и ткнул пальцем в небо, а потом на его картинку, соглашаясь. Он, вроде, успокоился и спросил почему я разрисовал остальные картинки неподходящими цветами. И тогда я умудрился вывести свое первое логическое умозаключение что, видимо, со зрением у него не в порядке. Я чувствовал, что он обидится, если я буду упорствовать и мы занялись названиями цветов. Он вытянул желтый карандаш, показал мне его близко-близко (как будто я плохо вижу!) и сказал:

– Желтый! Это желтый цвет.

Он хотел убрать его, но я протянул руку и задержал его. Карандаш медленно стал фиолетовым с оттенком зеленого. Конечно названий цветов я тогда не знал и желто–фиолетово–зеленый стал называться "желтым". Через два дня я запомнил названия, хотя удержать в голове такое количество соцветий было нелегко. Ум мой старательно отказывался воспринимать это как должное и тогда же я подумал: возможно у меня не все в порядке со зрением? Несколько лет спустя я научился останавливать смену цветов в глазах на полторы минуты, и хотя это стоило мне больших трудов (голова моя совсем раскалывалась после этого) я выучил таки по новой (самостоятельно!) названия цветов этого видения так как понял, что отец видит только половину соцветия предметов. Это его успокоило, но с этих пор он стал как-то странно на меня посматривать. Но это было единственным, что нас разделяло...

...

–Иногда, когда наваливается темнота и ночь сажает свою злющую метель на цепь, я иду вдоль каменного узора улиц, вжимая голову в плечи и, дрожа от холода, вспоминаю, как ко мне в первый раз пришел Прыгун. Темнота тогда начинает меркнуть, и я опять начинаю верить. Верить во что-то иное, в иное новое, и снова в новое.

–Скользящий идет по улице и вспоминает, как к нему первый раз пришел Прыгун. Силы, данные Прыгуну, начинают уходить, понимание ускользает, и требуется все больше времени и собственных сил, чтобы удержать это. И мир все время пытается помешать ему, и кинуть в забвение.

–Когда человек начинает ходить в хлебочную, а не в булочную, когда он перестаёт отчаиваться и начинает откофеваться, когда человек начинает переходить улицу только на желтый свет, он приоткрывает ворота для связи с нами. И когда эти ворота становятся широкими, он может позвать нас, и мы придем, когда человек потеряет последнее. Надежду на это.

...

Первый эпизод "Сказки" оговаривает ситуацию любого человека, носящего в себе Зверя. В данной "Сказке" понятие Зверь подразумевает ДУХ человека, а точнее то, что Парацельс называет Буддхи – шестое тело человека, духовная душа.

Почему не вообще любого человека?

Следуя из нижеприведённого Свойства Двойственности, или проще, Свойства Деления (на два, разумеется), Зверя носит в себе далеко не каждый. Отсюда понятны неспособность и нежелание некоторых людей развивать своё осознание. Это защита и подсказка Игры одновременно.

Первый эпизод "Сказки" говорит о том, что такой Зверь–человек теряет со временем свою "Звериную" память, данную ему от рождения. По разным причинам. Например, в результате воспитания (а соответственно и полного непонимания) его родителями, которые по своей сути Зверьми не являются. Причины охватывают всю Игру в целом: физическая (отмирание нервных клеток, нечистота и старение физического тела), моральная (нечистота мыслей), эмоциональная (гнев, страх, обида, зависть...), психическая (неустойчивость психики, в большинстве случаев надуманная, в следствии так называемого разделения сознания у подобных людей, что часто ошибочно принимается за психические заболевания из подтипов шизофрении), духовная (отсутствие Воли и Силы Духа). Понятно, что в процессе потери "Звериной" памяти происходит накопление подобных негативных "крючков", что ведёт к деградации существа, сначала духовной, а потом и физической, вплоть до его деструкции.

Вторая половина первого эпизода "Сказки" рассматривает ключевую технику начала переноса своего внимания с тела человека на тело Зверя. Так как подобное существо (Зверь–человек) является по сути просто вниманием как таковым, имеющим вектор направления куда–либо вовне, то техника пробуждения Зверя состоит в том, чтобы перенести акцент внимания на "другую" сторону (с Тоналя на Нагуаль (К.Кастанеда), с тела на дух (Евангелие), с логики на интуицию (Шри Ауробиндо), с процесса последовательного умственного познания на канал непосредственного прямого знания).

Об этом и говорит Иисус Христос: "...имеющий уши да услышит, имеющий глаза да увидит". Или тот же Кастанеда: "Человек в принципе умеет смотреть на вещи, и он умеет видеть их, но предпочитает в течении всей жизни только смотрение".

Начальная же техника проста и взята у южно–американских шаманов: человек должен найти замену большинству словесных понятий (ярлыков), в которые он "одевает" Мир. Пример:

А) Булочная – Хлебочная;

Б) Выйти на улицу – Выйти на поверхность планеты;

В) Идёт снег – Падает замороженная вода; и т.д.

...