На горе стоял дом – с трубой и с крыльцом, с печкой для кошки, с шестком для петуха, с хлевом для коровы, с конурой для собаки и с новыми тесовыми воротами. Вечером из трубы пошел дым, на крыльцо вышла бабка, на печки влез кот, на шесток взгромоздился петух, в хлеву захрустела сеном корова, у конуры уселась собака – и все стали ждать ночи. А когда наступила ночь, из–под лопуха вылез маленький лягушонок. Он увидел синий колокольчик, сорвал его и побежал по двору.

И над двором повис голубой звон.

– Кто это звонит? – спросила бабка. – Это ты, кот? Это ты, петух? Это ты, корова?..

А лягушонок бегал и бегал, и голубой звон поднимался все выше и выше, и скоро он повис не только над двором, но и над всей деревней.

– Кто это, кто это так звонит? – спрашивали люди.

И повыбегали на улицу, и стали смотреть в звездное небо и слушать голубой звон.

– Это звенят звезды, – сказал мальчик.

– Нет, это ветер, – сказала девочка.

– Это просто звенит тишина, – сказал глухой дед.

А лягушонок бегал без устали, и голубой звон поднялся уже так высоко, что его слушала вся земля.

– Зачем ты звенишь? – спросил у лягушонка кузнечик.

– Это не я звеню, – ответил лягушонок. – Это синий колокольчик звенит.

– А зачем ты звонишь? – не унимался кузнечик.

– Как зачем? – удивился лягушонок. – Не всем же спать на печи и жевать сено. Кто–то ведь должен звонить в колокольчик...

В феврале стояли такие морозы, что Ежик целыми днями топил печь и все равно по утрам не мог вылезти из постели – так было в доме холодно.

"Что же это за наказание? – бормотал Ежик, всовывая лапы в валенки и слезая с постели. – Еще неделю постоят такие морозы – и у меня ни одной дровишки не останется!"

И он зашаркал к печке, отодвинул заслонку и развел огонь. Огонь весело загудел, и Ежик стал обдумывать свое бедственное положение.

"В лесу теперь снегу – видимо–невидимо! – думал он.– И все тоненькие елочки занесло. А толстую одному не спилить... –Хорошо, кабы Медвежонок наведался: у него и топор острый, и пила есть, и специальные саночки, чтобы дрова возить... Вот пришли бы они с Осликом и сказали: "Ежик, у тебя, наверное, дрова кончились? Пойдем напилим и наколем новых!" А я бы их напоил чаем, и мы бы все трое пошли в лес, и тогда бы я ни за что не замерз. А теперь... Медвежонок, наверное, крепко спит и совсем забыл обо мне..."

И Ежику стало так грустно, что он подкинул еще две дровишки и, уже ни о чем не думая, стал смотреть на пламя. Печь разгорелась, и теперь в доме было тепло, и Ежику уже не верилось, что дровишки могут кончиться и он замерзнет. И он, незаметно для себя размечтался...

"Вот, – мечтал Ежик, – кончатся у меня дровишки, и совсем станет холодно, и начну я замерзать... И об этом узнает Слон в зоопарке. Он притворится спящим, а когда сторожа уснут, прибежит в лес, найдет мой домик, всунет хобот в трубу и станет тепло дышать. А я скажу: "Спасибо, Слон. Мне очень тепло. Пойди теперь погрей Медвежонка – у него, наверное, тоже кончились дрова... И Слон будет каждую ночь убегать из зоопарка и дышать в трубу мне. Медвежонку и Ослику – и мы не замерзнем?.." А морозы все лютели и лютели. И действительно, скоро у Ежика совсем кончились дровишки. Он в последний раз хорошо протопил печь, сложил на постель все одеяла, а сверху положил полушубок и валенки. Потом залез под эту гору и стал ждать.

Сначала ему было жарко, а потом, когда печь остыла, стало холодно. И с каждым часом становилось все холоднее.

"С–с–скорее бы п–п–пришел С–с–слон!.. – шептал Ежик, свернувшись калачиком под одеялами. Он так замерз, что у него давно уже не попадал зуб на зуб. А Слон все не приходил... – С–с–слон! – звал Ежик.

– Я з–з–замерзаю... П–п–приди, п–п–по– жалуйста, Слон!

Ежик звал Слона три дня и две ночи. А на третью ночь ему стало так тепло, что он даже сбросил с себя полушубок и валенки. Это в лес пришла оттепель. А Ежику казалось, что это огромный добрый Слон ходит меж сосен и дышит ему в трубу.

Ах, какая это была мягкая, теплая оттепель!.. Кружились снежинки, и в лесу пахло весной. Ежик сидел на крылечке своего домика, нюхал воздух и улыбался.

"Не может быть, – думал он, – что еще вчера в лесу трещали деревья и сердитый Дед–Мороз скрипел под окнами своими большими валенками, а сегодня его совсем нет! Где же он?"

И Ежик стал прикидывать, куда мог спрятаться Дед–Мороз.

"Если он влез на сосну, – рассуждал Ежик, – то где–то под сосной стоят его большие валенки. Ведь даже Медвежонок не может влезть в валенках на сосну!

Если он залез под лед, – продолжал размышлять Ежик, – то где–то на реке обязательно должна быть дырка, и из нее должен идти пар. Потому что Дед–Мороз сидит в валенках на дне и дышит. А если он совсем ушел из леса, я обязательно увижу его следы ! "

И Ежик надел лыжи и побежал между деревьями. Но ни под одним деревом не было валенок, на реке он не увидел ни одной дырки и нигде не нашел никаких следов.

– Дед–Мороз! – крикнул Ежик. – Отзови–и–ись!..

Но было тихо. Только снежинки кружились вокруг, и где–то далеко– далеко стучал Дятел.

Ежик остановился, прикрыл глаза и представил себе красивого Дятла с красными перышками и длинным носом. Дятел сидел на верхушке сосны и время от времени откидывал голову назад, прищуривался и, будто рассердившись, стукал носом: "тук!" Брызгала сосновая кора и, мягко шурша, осыпалась в снег...

"Наверное, Дятел знает, где Дед–Мороз, – подумал Ежик. – Он сидит высоко, и ему все видно".

И он побежал к Дятлу.

– Дятел! – еще издали закричал Ежик. – Ты не видел Деда–Мороза ?

– Тук–тук! – сказал Дятел. – Он ушел!

– А где его следы?

Дятел свесил к Ежику нос, прищурившись, посмотрел на него и сказал:

– А он ушел без следов!

– Как же? – удивился Ежик.

– А очень просто! Приплыло облако и опустилось низко–низко. Дед–Мороз забросил сначала на него валенки, потом влез сам и уплыл...

– Куда? – спросил Ежик.

– На Кудыкину гору. Тук–тук!– сказал Дятел.

И Ежик, успокоенный, пошел домой и по дороге представил себе заснеженную Кудыкину гору, по которой ходит, наверное сейчас Дед–Мороз и скрипит своими большими валенками.

Больше всего Ежик любил эти первые по–настоящему весенние дни! Уже ни одного островка снега не осталось в лесу, в небе по ночам громыхал гром, и, хотя молнии не было видно, до самого утра шумел настоящий проливной дождь.

"Лес умывается! – думал Ежик. – Умываются елки, пеньки и опушки. А птицы летят теперь с юга, и им тоже моет дождь перышки!"

И по утрам он выходил на крыльцо и ждал чистых, вымытых птиц.

– Еще не прилетели! – говорила Белка.

– Кар–р–р! Им тр–р–рудно в пути! – картавила Ворона.

А Ежик нюхал воздух и говорил:

– Все равно пахнет чистыми птицами!

И Дятел тогда принимался на самой верхушке сосны чистить себе перышки.

"Я тоже должен быть чистым! – думал он. – А то они прилетят и скажут: что же ты такой пыльный, Дятел?"

Заяц сидел под кустом и мыл себе уши.

– Возьми еловую шишку! – крикнул Ежик. – Еловой шишкой лучше отмывается!

– А чем вы посоветуете почистить мне рога? – спросил, выйдя на опушку перед Ежикиным домиком, Лось.

– Песком, – сказал Ежик. – Нет лучше, чем чистить рога песком. И Лось пошел к берегу реки, лег у самой воды и попросил Лиса, который вылавливал на быстрине блох, почистить ему рога.

– А то неудобно,– пробормотал Лось,– прилетят птицы, а у меня – рога грязные...

– Сейчас! – сказал Лис.

Он был хитрый и знал, как надо чиститься. Он сидел по самую шею в ледяной воде и держал в поднятой лапе пучок прошлогодней травы. Блохи замерзли в воде и теперь сползались по лапе к этому пучку. А когда сползлись все. Лис бросил прошлогоднюю траву в воду, и ее унесло течением.

– Вот и все? – сказал Лис, вылезая на берег. – Где ваши рога? Лось склонил рога, и Лис принялся начищать их песком.

– Чтобы блестели? – спросил он.

– Нет, – сказал Ежик. – Блестящие рога – некрасиво.

Они должны быть... туманные?

– То есть чтобы не блестели? – уточнил Лис.

– Чтобы не блестели, – сказал Ежик.

И Лось даже отфыркивался, – так ему было хорошо и приятно. А Дятел уже совсем вычистил перышки и был теперь чистый и молодой. Заяц отмыл уши и мыл хвостик. А Ежик уже давно протер тряпочкой каждую иголку и был такой чистый, что даже самая чистая птица не смогла бы ему сказать, что она чище его!

Никогда раньше с Ежиком не случалось такого. Никогда раньше ему не хотелось петь и веселиться без причины. А вот теперь, когда наступил месяц май, он целыми днями пел и веселился, и если кто–нибудь у него спрашивал, отчего он поет и веселится. Ежик только улыбался и начинал петь еще громче.

– Это потому, что весна пришла, – говорил Медвежонок.

– Поэтому Ежик и веселится!

А Ежик достал из чулана скрипку, позвал двух зайцев и сказал им:

– Пойдите, возьмите свои прошлогодние барабаны и возвращайтесь ко мне!

И, когда зайцы пришли с барабанами через плечо.

Ежик велел им идти позади, а сам пошел первым, наигрывая на скрипке.

– Куда это он идет? – спросил Первый Заяц.

– Не знаю, – ответил Второй.

– Нам бить в барабаны? – спросил он у Ежика.

– Нет, пока не надо, – сказал Ежик. – Разве вы не видите: я играю на скрипке!..

И так они прошли весь лес.

У опушки перед высокой сосной Ежик остановился, задрал мордочку и, не сводя глаз с Белкиного дупла, стал играть самую нежную мелодию, какую только знал. Она называлась: "Грустный Комарик.

"Пи–пи–пи–пи–и!.. – пела скрипка. И Ежик даже прикрыл глаза – так ему было хорошо и печально.

– Зачем мы здесь остановились? – спросил Первый Заяц. – Разве вы не понимаете? – удивился Ежик. – Здесь живет Рыжее Солнышко!

– А в барабаны нам бить?

– Подождите – проворчал Ежик. – Я скажу когда...

И снова прикрыл глаза и заиграл "Грустного Комарика".

Белка сидела в дупле и знала, что это Ежик стоит под сосной, играет "Грустного Комарика" и называет ее Рыжим Солнышком... Но ей хотелось подольше послушать скрипку, и поэтому она не выглядывала из дупла.

А Ежик играл целый день до вечера и, когда уставал, кивал головой зайцам – и они потихонечку барабанили, чтобы Белка знала, что Ежик все еще стоит внизу и ждет, когда она выглянет.

Весенними вечерами все в лесу танцуют: Заяц – с Белкой,

Дятел – с Синицей, Медвежонок – с Осликом, и даже старый Волк ходит вокруг старого пня и нет–нет – присядет под музыку...

"Кря! Кря!" – кричат утки с реки.

"Ква! Ква!" – вторят им лягушки.

"Уф–ф!.." – вздыхает Филин. Он так не любит светлых весенних вечеров...

"Вот все веселятся, – думает Ежик, гуляя по тропинке между двух елочек. – Все пляшут и поют. А потом устанут и лягут спать.

А я не лягу спать! Я буду гулять до самого утра, а когда ночь станет кончаться, пойду на горку и встречу рассвет..."

И луна уже блестит на небе, и звезды садятся вокруг нее кружком, и засыпает Заяц, прячется в дупле Белка, уходит к себе домой Медвежонок, бежит мимо Ежика Ослик, Волк зевает во всю свою волчью пасть, да так и засыпает с разину– той пастью, а Ежик все ходит по тропинке от елочки к елочке, между двух сосен, и ждет рассвета.

"Пойду–ка я на горку!"" – говорит он сам себе. И по дороге придумывает, какой он может быть – весенний рассвет.

"Зеленый, – думает Ежик. – Все весной – зеленое!"

А на горке дует свежий ветерок, и Ежику холодно.

Но он все равно ходит взад и вперед по самой верхушке и ждет рассвета.

– Ну же! – бормочет Ежик. – Где же ты? Мне уже холодно!..

А рассвета все нет.

"Где это он задерживается? – думает ежик. – Он наверно, проспал!"

И сам ложится на землю, свертывается клубочком и тоже решает немного поспать, а потом сразу проснуться, когда придет рассвет.

И засыпает...

А рассвет приходит синий–синий, в белых клочьях тумана. Он дует на Ежика, и Ежик шевелит иголками.

– Спит... – шепчет рассвет.

И начинает улыбаться. И чем шире он улыбается, тем светлее становится вокруг.

И когда Ежик открывает глаза, он видит солнышко.

Оно плывет по уши в тумане и кивает ему головой.

Летом Медвежонок подружился с Зайцем. Раньше они тоже были знакомы, но летом друг без друга просто жить не могли...

Вот и сегодня Заяц чуть свет пришел к Медвежонку и сказал:

– Послушай, Медвежонок, пока я к тебе шел, расцвели все ромашки !

– А пока я тебя ждал, – сказал Медвежонок, – отцвели одуванчики. . .

– А когда я только проснулся и подумал, что пойду к тебе, – сказал Заяц, – поспела земляника!

– А я ждал тебя еще раньше, – сказал Медвежонок.

–Когда я проснулся, она только зацветала.

– А когда я засыпал, – сказал Заяц, – я подумал, что хорошо бы утром пойти в гости к Медвежонку... И думал об этом так долго, что, пока я думал, выпала роса...

– А я вечером, – сказал Медвежонок, – набрал её полный ковшик и пил за твое здоровье!

– Я тебя очень люблю! – сказал Заяц.

– А я без тебя... жить не могу, – сказал Медвежонок.

И они, обнявшись, пошли в лес – собирать ромашкии землянику.

Однажды утром Медвежонок проснулся и подумал:

"В лесу много зайцев а мой друг Заяц – один. Надо его как–нибудь назвать! "

И стал придумывать своему другу имя.

"Если я назову его ХВОСТИК, – думал Медвежонок,

– то это будет не по правилам, потому что у меня тоже есть хвостик... Если я на– зову его УСАТИК, это тоже будет нехорошо – потому что и у других зайцев есть усы... Надо назвать его так, чтобы все–все сразу знали, что это – мой друг,".

И Медвежонок придумал.

– Я назову его ЗАЯЦДРУГМЕДВЕЖОНКА? – прошептал он.

– И тогда всем–всем будет понятно.

И он соскочил с постели и заплясал.

– ЗАЯЦДРУГМЕДВЕЖОНКА! ЗАЯЦДРУГМЕДВЕЖОНКА! – пел Медвежонок. – Ни у кого нет такого длинного и красивого имени!..

И тут появился Заяц. Он переступил порог, подошел к Медвежонку, погладил его лапой и тихо сказал:

– Как тебе спалось, МЕДВЕЖОНОККОТОРЫЙДРУЖИТСЗАЙЦЕМ?

– Что?.. – переспросил Медвежонок.

– Это теперь твое новое имя! – сказал Заяц. – Я всю ночь думал: как бы тебя назвать? И наконец, придумал: МЕДВЕЖОНОККОТОРЫЙДРУЖИТСЗАЙЦЕМ!

Заяц сидел на берегу ручья и смотрел в воду. Из воды на него смотрел Другой Заяц, и когда Заяц шевелил ушами и кивал головой, Другой Заяц тоже кивал головой и шевелил ушами.

Подошел Медвежонок.

– Что ты делаешь, Заяц? – спросил он.

– Разве ты не видишь? – удивился Заяц. – Шевелю ушами и киваю головой?

– А зачем?

– Как?! – снова удивился Заяц. – Там, в воде, сидит Другой Заяц. Видишь, он кивает головой и шевелит ушами!

–А Другого Медвежонка там нет? – спросил Медвежонок.

Заяц склонился к самой воде и спросил у Другого Зайца:

– Послушай, там нет Другого Медвежонка?

Другой Заяц посмотрел налево, направо, пошевелил ушами и помотал головой.

– Нет! – сказал Заяц. – Другого Медвежонка там нет. Хочешь, посмотри сам.

И Медвежонок подошел к ручью. Но только он склонился над водой, как увидел Другого Медвежонка.

– Вот он! – крикнул Медвежонок и пошевелил ушами.

И Другой Медвежонок тоже пошевелил ушами.

И тогда Заяц с Медвежонком уселись рядышком и до самого вечера шевелили ушами и кивали головой, пока не стемнело и Другой Заяц с Другим Медвежонком не встали, не помахали им лапами и не ушли спать...

Раньше всех в лесу просыпались птицы. Они пели, раскачиваясь на ветках, а Медвежонку казалось, будто сами деревья машут ветвями и поют.

– Я тоже буду деревом! – сказал сам себе Медвежонок.

И вышел однажды на рассвете на полянку и стал махать четырьмя лапами и петь.

– Что это ты делаешь, Медвежонок? – спросила у него Волка.

– А ты разве не видишь? – обиделся Медвежонок. –

Раскачиваю ветвями и пою...

– Ты разве дерево? – удивилась Белка.

– Конечно! А что же еще?! – А почему ты бегаешь по всей поляне? Разве ты когда–нибудь видел, чтобы деревья бегали?

– Это смотря какое дерево... – сказал Медвежонок, разглядывая свои мохнатые лапы. – А дерево с такими лапами, как у меня, вполне может бегать.

– А кувыркаться такое дерево тоже может?

– И кувыркаться! – сказал Медвежонок. И перекувырнулся через голову.

– И потом, если ты не веришь, ты можешь побегать но мне, Белка, и увидишь, какое я хорошее дерево!

– А где твои птицы? – спросила Белка.

– Это какие еще птицы?..

– Ну, на каждом дереве живут свои птицы!..

Медвежонок перестал махать лапами и задумался:

"Птицы!.. А где же я возьму птиц?"

– Белка, – сказал он – найди для меня, пожалуйста, немного птиц.

– Это какая же птица согласится жить на Медвежонке?

– спросила Белка.

– А ты не говори им, что я – Медвежонок. Скажи им, что я – такое дерево...

– Попробую, – пообещала Белка. И обратилась к Зяблику.

– Зяблик! – сказала она. – У меня есть одно знакомое дерево... Оно умеет бегать и кувыркаться через голову. Не согласитесь ли вы немного пожить на нем?

– С удовольствием – сказал Зяблик. – Я еще никогда не жил на таком дереве.

– Медвежонок – позвала Белка. – Иди сюда и перестань махать лапами. Вот Зяблик согласен немного пожить на тебе!

Медвежонок подбежал к краю поляны, зажмурился, а Зяблик сел ему на плечо.

"Теперь я настоящее дерево" – подумал Медвежонок и перекувырнулся через голову.

– У–лю–лю–лю–лю!.. – зацеп Зяблик.

– У–лю–лю–лю–лю!.. – запел Медвежонок и замахал лапами.

Заяц больше всего любил морковку.

Он сказал: – Я бы хотел, чтобы в лесу вместо елок росли морковки.

Белка больше всего любила орехи.

Она сказала: – Я бы хотела, Заяц, чтобы вместо шишек на твоих морковках росли орехи.

Медвежонок больше всего любил мед.

Он сказал: – Я бы хотел, чтобы осенью шли медленные медовые дожди.

Ежик больше всего любил сушеные грибы.

Он сказал: – Пусть твои дожди, Медвежонок, начнутся после того, как я наберу грибов.

И так все и вышло.

Вместо елок за одну ночь выросли морковки.

Заяц спилил две морковки и отволок к себе в дом.

На морковочных хвостиках выросли орехи.

Белка набрала их Целую корзину и спрятала в дупле самой толстой морковки.

Ежик ходил между морковок и собирал грибы.

А к осени полились медленные медовые дожди.

Заяц ел морковку с медом.

Белка – орехи с медом.

Ежик – грибы с медом.

А Медвежонок целыми днями стоял на морковочной опушке с разинутой пастью и только когда темнело, – совсем ненадолго, совсем на чуть–чуточку, – хорошенько вылизав все четыре медовые лапы, ложился спать...

А все волки из леса ушли.

Потому что волки не любят сладкого.

Вот уже целый месяц Ежик каждую ночь лазил на сосну и протирал звезды.

"Если я не буду протирать звезды каждый вечер – думал он – они обязательно потускнеют".

И с утра выходил на крыльцо, наламывал свежий веник, чтобы сбивать сначала со звезд пыль, и стирал тряпочку. Тряпочка у него была одна, и поэтому он каждое утро мыл ее и вешал на сосну сушить. Покончив с приготовлениями. Ежик обедал и ложился спать. Просыпался он, когда уже выпадала роса. Поужинав, брал тряпочку в одну лапу, а веник в другую и потихонечку, с сучка на сучок, подымался на самую верхушку сосны. Здесь начиналось самое главное. Сначала звезды надо было об– стукать веником, да так осторожно, чтобы случайно не сбить с неба. Потом веник переложить в левую лапу, а тряпочку взять в правую и протирать звезды до блеска. Работа была кропотливая, и на нее уходила вся ночь.

"А как же иначе? – ворчал Ежик, беседуя сам с собой на верхушке сосны. – Если Медвежонок не протрет звезды, если я не протру звезды, то кто же протрет звезды?..""

Медвежонок в это время тоже сидел на верхушке сосны над своим домом, протирал звезды и думал:

"Удивительно, как это Ежику в голову пришла такая счастливая мысль! Ведь если бы Ежик не придумал чистить звезды, их бы давно уже никто не видел. Вон какая пыльная!.." – И он дунул на звезду и потер тряпочкой...

Медвежонок очень старался, но у него не всегда получалось, как у Ежика. И если с неба падала звезда, все в лесу знали, что это её нечаянно столкнул Медвежонок.

У Зайца с Медвежонком сегодня с самого утра было очень много забот. Во–первых, навестить лесных пчел, во–вторых, нарвать заячьей капусты, в–третьих, искупаться в реке, в–четвертых, поваляться на травке, а в–пятых, Медвежонку – поесть меду, Зайцу – заячьей капусты, а потом, сидя на пеньке, поговорить о минувшем дне... И поэтому они проснулись рано–рано, умылись и побежали навещать пчел.

– Эй, пчелы! – крикнул Медвежонок когда они остановились под деревом, на котором жили лесные пчелы.– Не дадите ли вы мне немножко медку?

– Как же! – сказала Главная Пчела.– Жди!

– Он и так уже целую неделю ждет, – сказал Заяц.

– Я жду... – сказал Медвежонок.

– Вот и жди! – сказала Главная Пчела и спряталась в дупле.

Заяц с Медвежонком потоптались–потоптались под деревом, а потом побежали искать заячью капусту.

– Что–то нигде не видно твоей капусты, – сказал Медвежонок.

– Я сам удивляюсь! – сказал Заяц.– Только вчера через нее надо было продираться, как сквозь кустарник, а сегодня – ни одного листика...

– Бежим купаться! – сказал Медвежонок.

И они выбежали к реке. У самой воды сидел Ослик и задумчиво глядел на облака.

– Ослик! – закричали Заяц с Медвежонком. – Мы...

– Тсс! – сказал Ослик.

И Заяц с Медвежонком задрали головы. Прямо над ними плыло три облака. Одно было похоже на Медвежонка, одно – на Зайца, а третье – на Ослика.

– Я плыву первым! – сказал Медвежонок, устраиваясь на травке.

– А я тебя догоняю! – сказал Заяц и сел рядом.

– Подождите меня! – попросил Ослик.

– Мы не можем, – сказал Медвежонок, – мы торопимся!

– Видишь, я тебя уже догнал! – крикнул Заяц.

– А куда вы торопитесь? – спросил Ослик.

– Щипать заячью капусту и есть мед, – сказал Медвежонок.

И тут на небо выплыло целое облако заячьей капусты и маленькое янтарное облачко меда.

Облако–Медвежонок принялось есть облачко–мед, а Облако–Заяц – щипать облако заячьей капусты.

– Оставь мне немножко заячьей капусты! – попросил Ослик.

– Я бы с удовольствием, – сказал Заяц. – Но видишь, я уже все съел.

И действительно. Облако–Заяц съело все облако заячьей капусты и на глазах растолстело.

– Как вкусно!.. – шептал Медвежонок, лежа на травке и глядя, как Облако–Медвежонок потихонечку ест облачко–мед. – Я никогда не ел такого вкусного меда!

– И все–таки это не по правилам, – сказал Ослик. – Разве я виноват, что я так медленно плыву?

– А ты поторопись! – сказал Медвежонок. – Может быть, я тебе еще дам лизнуть меда...

Медвежонок нарисовал на кусочке бересты бочку с медом тут же съел мед и лег спать. Пришел Ежик увидел пустую бочку, взял уголек и пририсовал со всех сторон гвоздики. Получился толстый ежик. Медвежонок проснулся, увидел толстого ежика вместо бочки, тронул его лапой и укололся. Тогда он стукнул лапой сильнее, но еще сильнее укололся.

"Что же это такое?" – возмутился Медвежонок. Взял уголек и затупил гвоздики. Теперь бочка не кололась.

"Надо снова наполнить ее медом",– решил Медвежонок. И так и сделал.

Поев нарисованного меда, он уснул, и тут снова пришел Ежик и угольком пририсовал бочке лапы. Бочка постучала по бересте одной, потом другой, потом третьей, потом четвертой лапой, приподнялась и пошла.

– Стой? – крикнул Ежик. И пририсовал хвостик. И бочка пошла, помахивая хвостиком. Медвежонок проснулся и увидел шагающую бочку.

– Стой! – крикнул он.

Но бочка и не подумала его послушаться. Тогда он схватил уголек и привязал ее к колышку. Бочка рвалась на привязи, и у Медвежонка так и мелькал в глазах ее хвостик.

– Угомонись! – кричал он– Я налью в тебя меда!

Но бочка не желала успокаиваться. Она топала всеми четырьмя лапами и так рвалась, что вот–вот должна была оборвать привязь.

– Бочка! – рассвирепел Медвежонок.– Кто тебе пририсовал лапы?

Бочка молчала. Тогда Медвежонок пририсовал ей медвежью голову и язычок.

– Ежик! – сказала бочка.

– Ах, вот оно что! – закричал Медвежонок. Привязал бочку еще к одному колышку и побежал к Ежику.

– Это ты пририсовал моей бочке лапы? – с порога крикнул он.

– Что ты! – сказал Ежик.– Я и рисовать не умею.

– Нет, умеешь? Бочка говорит, что это ты.

– Чем это она говорит?

– Языком. Я ей Целую голову нарисовал!

– Зачем же тебе бочка с головой? – удивился Ежик.

– А зачем мне бочка с лапами? – спросил Медвежонок.

– Ну,– сказал Ежик,– лапы бочке очень полезны. Пойдешь ты, например, в лес, и она с тобой. А надоест – привяжешь к пеньку, и все... А теперь она тебя разговорами замучает!

– Что же мне делать? – спросил Медвежонок.

– Иди домой,– сказал Ежик,– спусти ее с привязи и ложись спать. А утром, когда она набегается, наполнишь ее медом и позавтракаешь.

– Ты прав,– сказал Медвежонок. Вздохнул и отправился домой.

В самое жаркое воскресенье, которое было в лесу, к Медвежонку пришел Волк. Медвежонок сидел на трубе своего домика, держал в лапе над головой огромный лопух и, зажмурившись от удовольствия, лизал проплывающие облака.

– Здравствуй, Медвежонок! – прохрипел Волк, подстилая под себя хвост и усаживаясь на пороге медвежачьего домика. – Холодные сегодня облака?

"К чему бы это он?" – подумал Медвежонок, а вслух сказал:

– Здравствуй, Волчище! Зачем пожаловал?

По небу плыли редкие облака; далекое солнышко повисло над лесом; Волк высунул язык, слизнул самое прохладное облако и прошептал:

– Стар я... Тошно мне, Медвежонок!.. С самого четверга.

"Врет!" – подумал Медвежонок. А вслух спросил:

– А что было в четверг?

– В четверг я съел твоего друга – Зайца. Твоего любимого зайца, которого ты назвал: ЗАЯЦДРУГМЕДВЕЖОНКА... Незабываемый был заяц!..

"Врет, – снова подумал Медвежонок. – ЗАЯЦДРУГМЕДВЕЖОНКА сидит сейчас в подполе и пьет холодное молоко!"

– А зачем ты его съел? – спросил Медвежонок.

– Я его съел, потому что очень был голоден,– прошептал Волк, высунул язык и полизал небо.

– Послушай, Волк! – сказал Медвежонок.– Если ты будешь лизать небо над моим домом, здесь никогда не упадет дождя. Потерпи немножко, а если не можешь – уходи в другое место

– Но я же съел твоего друга Зайца! – прохрипел Волк.–

Я хочу, чтобы ты мне что–нибудь сказал!..

– Вот я тебе и говорю,– сказал Медвежонок,– убери язык и прекрати так жарко дышать.

– Но...

Здесь Волк проглотил слюну – потому что Медвежонок у него на глазах подтащил лапой к себе длинненькое, прозрачное облако, полизал его, закрыл от удовольствия глаза, переломил пополам и съел, таки не открывая глаз.

– Но так же нельзя! – поперхнулся от обиды Волк.–

Кто же хватает облака лапами?!.

– Ты молчи,– сказал Медвежонок, по–прежнему сидя на трубе с закрытыми глазами.– Кто съел ЗАЙЦАДРУГАМЕДВЕЖОНКА?

– Позволь, я лизну следующее...– попросил Волк.– Над моим домом сегодня совсем не плывут облака. Я не ел твоего Зайца

– Ел,– сказал Медвежонок. И посмотрел туда, откуда дул ветер.– Ел! – повторил он. И схватил лапой синюю льдышку облака.

Волк высунул язык, но Медвежонок уже сидел с закрытыми глазами и гладил себя правой лапой по животу.

– Не ел я твоего Зайца – прохрипел Волк.

Медвежонок не обращал на него никакого внимания.

– Ел!.. Ел!..– прошамкал беззубой пастью Волк.– Если бы я мог кого–нибудь съесть!..

И ушел, заметая легкую пыль своим горячим хвостом.

Однажды из городского зоопарка убежал Слон. Это такая обычная история что мне было бы даже лень ее рассказывать, если б Слон убежал днем и пошел по улицам, мешая автобусам, троллейбусам, заходя в магазины и удивляя прохожих. Конечно же, тут за ним увязалась бы толпа мальчишек: мальчишки бы свистели, улюлюкали,а один из них даже пошел бы перед Слоном, как будто он и есть самый главный... Но Слон ушел из зоопарка ночью, быстро пересек город, перебежал картофельное поле и скрылся в лесу. Его видел только один ночной сторож возле булочной, да и тому показалось, что Слон ему приснился. Вбежав в лес. Слон отдышался и пошел медленнее. Вот тут–то и начинается самое интересное.

...Ежик сидел на пеньке посреди полянки и при свете звезд строгал палочку для грибов. Медвежонок спал. Ослик щипал травку.

И вдруг появился Слон.

– Здравствуйте! – протрубил он.

– Добрый вечер! – сказал Ежик и так задрал голову, что чуть не свалился с пенька.

Ослик поклонился и прижал уши. Медвежонок во сне перевернулся на другой бок.

– Здравствуйте! – снова затрубил Слон.– Я только что убежал из зоопарка!

– Мы очень рады,– сказал Ослик и лягнул копытцем Медвежонка.

Медвежонок вскочил, увидел Слона и тут же сел натравку...

– Кто ты? – спросил он спросонок.

– Слон.

– А почему меня разбудил?

– Я тебя не будил. Я убежал из зоопарка.

– А что мы будем делать?

– Веселиться!

– Как? – спросил Ослик. – Я хочу Вас покатать, – сказал Слон и встал на колени.

– Будьте добры, подвиньтесь, пожалуйста, поближе к пеньку! – попросил Ежик. Слон пододвинулся к пеньку, и Ежик первый вскарабкался на него, а за ним – Ослик и Медвежонок. В лапе у Ежика была палочка для грибов, он сидел ближе всех к голове Слона и поэтому стал главным.

– Слушать меня! – сказал Ежик Слону.– Сейчас поехали прямо!

И они поехали прямо через лес, напевая веселую песенку:

Не на осле,

Не на коне –

Мы едем прямо на Слоне!

Ослик был запевалою. Медвежонок отбивал задними лапами такт, а Слон трубил: "Та–ра–ра–ра!"

Ежик дирижировал, помахивая палочкой, и так они выехали к реке.

Над рекой стоял белый туман, и Слон весь утонул в тумане и ничего не видел. А Ежик командовал:

– А теперь – немного левее!.. А теперь – вправо!

Ослик с Медвежонком пели песню и барабанили по Слону лапами и копытами.

– Туруру–ру!..– трубил из тумана Слон.

И скоро проснулся весь лес.

Вылез из своего логова и завыл Волк, заухал Филин, заквакали лягушки.

– Кто это нам подпевает? – спросил Слон.

– Не отвлекайтесь, пожалуйста,– сказал Ежик,– а то мы налетим на дерево!..

Они уже давно мчались во весь дух, так что только елки и сосны мелькали со всех сторон. Слона совсем не было видно, и казалось, что Ежик, Ослик и Медвежонок сами летят по туману.

– Жаль, что нас никто не видит! – шепнул Ослик Медвежонку.

– Да!..– вздохнул Медвежонок.

И они снова подхватили песню:

Не на осле,

Не на коне, – запевал Ослик.

Мы мчимся прямо на Слоне! – подхватывал Медвежонок.

– Туруру! – глухо доносилось откуда–то снизу.

И так они веселились до самого утра.

Когда взошло солнце. Слон лег спать возле Ежикиного дома, здесь–то его и нашли служители зоопарка.

– Эка, умаялся! – сказал один.

– Небось целую ночь бегал! – заметил второй.

– Слон, он простор любит,– сказал первый.

И они надели на ноги Слону цепи и повели его в город.

Жил–был в лесу Ежик–иголка. Был у него дом с печкой лампочка в дому из гриба–лисички и полная кладовая припасов. Но все Ежику чего–то хотелось...

– Неспокойно мне,– говорил он Васильку.– Вот здесь мутит, – показывал на грудь.– К морю хочется.

Василек никогда не видел моря, и поэтому говорил:

– Зря ты печалишься, ежик. Посмотри, какой я красивый, взгляни, как высоки сосны, послушай, как птицы поют! И все тебя здесь, в лесу, знают и любят.

Но Ежик с каждым днем печалился все больше.

– Хочется мне к морю! – жаловался он Муравью.

– А какое оно? – спрашивал Муравей.

– Большое. Но я его никогда не видел.

И вот как–то ранним утром, когда в небе еще плавали молочные звезды. Ежик вышел из своего домика и пошел к морю. В лапе у него была палка, а за плечом – котомка с едой.

Сначала он шел лесом, и птицы пели над ним, и трава, мокрая от росы, шуршала под ногами. Потом лес кончился, и путь Ежику преградила река.

– Эй! – крикнул Ежик.

И по всей реке понеслось: "Эй–эй–эй!..

– Ты чего кричишь? – спросила, подлетев, Утка.

– Переправиться надо,– сказал Ежик.

И Утка подставила ему свою спину и перевезла на другой берег.

– Спасибо, Утка,– сказал Ежик и зашагал дальше.

Теперь он шел по огромному лугу. Трещали кузнечики, звенели стеклянными крылышками стрекозы, и где–то высоко в небе распевал жаворонок...

Долго ли шел Ежик, коротко ли, он вышел к морю.

– Здравствуй, море! – сказал Ежик.

– Здравствуй, Ежик! – сказало море.

И накатилась волна. "Пффф–ф!..– ударила она в берег.

– Шшшш..." – зашуршала по камушкам, отступая.

И Ежик тоже сделал шаг вперед и сказал: "Пффф–ф!..

– и, от– бежав немного: – Шшш–ш!.."

– Я на тебя похож, да?

– Очень! – сказало море. И снова ударило волной в берег.

Целый день Ежик играл с морем: то подбегал к самой воде, то от– бегал прочь.

Засыпая на песке под скалой, он поеживался, и ему казалось, что он тоже – маленькое море на четырех лапах.

"Пффф–ф!..– бормотал он себе под нос.– Шшш–ш!.."

И подымал и опускал иголки.

Ежик давно хотел научиться играть на скрипке. "Что ж,– говорил он,– птицы поют, стрекозы звенят, а я только шипеть умею?"

И он настрогал сосновых дощечек, высушил их и стал мастерить скрипку. Скрипка вышла легонькая, певучая, с веселым смычком.

Закончив работу. Ежик сел на пенек, прижал к мордочке скрипку и потянул сверху вниз смычок. "Ни–и–и..." – запищала скрипка. И Ежик улыбнулся.

"Пи–пи–пи– пи.." – вылетело из–под смычка. И Ежик стал придумывать мелодию.

"Надо придумать такую,– думал он,– чтобы шумела сосна, па– дали шишки и дул ветер. Потом, чтобы ветер стих, а одна шишка долго–долго качалась, а потом, наконец, шлепнулась – хлоп? И тут должны запищать комары, и наступит вечер".

Он поудобнее уселся на пеньке, покрепче прижал скрипку и взмахнул смычком.

"Ууу!.." – загудела скрипка.

"Нет,– подумал Ежик,– так, пожалуй, гудит пчела...

Тогда пускай это будет полдень. Пускай гудят пчелы, ярко светит солнышко и по дорожкам бегают муравьи.

И он, улыбаясь, заиграл: "У–у–у! У–у–у–у!.."

"Получается!" – обрадовался Ежик. И целый день, до вечера, играл "Полдень".

"У–у–у! У–у–у!.." – неслось по лесу. И посмотреть на Ежика со– брались тридцать муравьев, два кузнечика и один комар.

– Вы немножко фальшивите,– вежливо сказал комар, когда Ежик устал.– Четвертое "у" надо взять чуть–чуть потоньше. Вот так...

И он запищал: "Пи–и–и!.."

– Нет, – сказал Ежик,– вы играете "Вечер", а у меня

"Пол– день". Разве вы не слышите?

Комар отступил на шаг своей тоненькой ножкой, склонил голову набок и приподнял плечи.

– Да–да,– сказал он, прислушиваясь.– Полдень! В это время я очень люблю спать в траве.

– А мы,– сказали два кузнечика,– в полдень работаем в кухне. К нам как раз через полчаса залетит стрекоза и попросит выковать новое крылышко! . .

– А у нас,– сказали муравьи,– в полдень – обед.

А один муравей вышел вперед и сказал: – Поиграйте, пожалуйста, еще немного: я очень люблю обедать!

Ежик прижал скрипку и заводил смычком.

– Очень вкусно! – сказал муравей.– Я каждый вечер буду при– ходить слушать ваш "Полдень".

Выпала роса.

Ежик, как настоящий музыкант, поклонился с пенька муравьям, кузнечикам и комару и унес скрипку в дом, чтобы она не отсырела.

Вместо струн на скрипке были натянуты травинки, и, засыпая, Ежик думал, как завтра он натянет свежие струны и добьется все–таки того, чтобы скрипка шумела сосной, дышала ветром и топотала падающими шишками...

Тридцать комариков выбежали на поляну и заиграли на своих писклявых скрипках. Из–за туч вышла луна и, улыбаясь поплыла по небу.

"МММ–у!.. – вздохнула корова за рекой. Завыла собака, и сорок лунных зайцев побежали по дорожке.

Над рекой поднялся туман, и грустная белая лошадь утонула в нем по грудь, и теперь казалось – большая белая утка плывет в тумане и, отфыркиваясь, опускает в него голову.

Ежик сидел на горке под сосной и смотрел на освещенную лунным светом долину, затопленную туманом.

Красиво было так, что он время от времени вздрагивал: не снится ли ему все это?

А комарики не уставали играть на своих скрипачках, лунные зайцы плясали, а собака выла.

"Расскажу – не поверят!"" – подумал Ежик и стал смотреть еще внимательнее, чтобы запомнить до последней травинки всю красоту.

"Вот и звезда упала,– заметил он,– и трава наклонилась влево, и от елки осталась одна вершина, и теперь она плывет рядом с лошадью...

А интересно,– думал Ежик,– ели лошадь ляжет спать, она захлебнется в тумане?"

И он стал медленно спускаться с горы, чтобы тоже попасть в туман и посмотреть, как там внутри.

– Вот,– сказал Ежик.– Ничего не видно. И даже лапы не видно. Лошадь! – позвал он.

Но лошадь ничего не сказала.

"Где же лошадь?" – подумал Ежик. И пополз прямо.

Вокруг было глухо темно и мокро, лишь высоко вверху сумрак слабо светился.

Полз он долго–долго, и вдруг почувствовал, что земли под ним нет и он куда–то летит.

Бул–тых!..

"Я в реке!" – сообразил Ежик, похолодев от страха.

И стал бить лапами во все стороны.

Когда он вынырнул, было по–прежнему темно, и Ежик даже не знал, где берег.

"Пускай река сама несет меня!" – решил он. Как мог, глубоко вздохнул, и его понесло вниз по течению.

Река шуршала камышами, бурлила на перекатах, и Ежик чувствовал, что совсем промок и скоро утонет.

Вдруг кто–то дотронулся до его задней лапы.

– Извините,– беззвучно сказал кто–то,– кто вы и как сюда попали?

– Я – Ежик,– тоже беззвучно ответил Ежик.– Я упал в Реку.

– Тогда садитесь ко мне на спину,– беззвучно проговорил кто– о. – Я отвезу вас на берег.

Ежик сел на чью–то узкую скользкую спину и через минуту оказался на берегу.

– Спасибо – вслух сказал он.

– Не за что – беззвучно выговорил кто–то, кого Ежик даже не видел, и пропал в волнах.

"Вот так история...– размышлял Ежик, отряхиваясь. – Разве кто поверит?!"

И заковылял в тумане.

Однажды с самого утра появилось солнце. Сначала оно осветило только верхушки деревьев потом позолотило кусты и траву, потом утренний туман растаял, и Ежик вышел из своего домика.

– Доброе утро? – сказала ему Травинка.

– Доброе утро! – пробормотал Ежик. Умылся в росе и отправился завтракать.

Позавтракав, он снова вышел на крылечко, потянулся, пошел к широкой поляне и сел там под густым вязом.

Солнечные зайцы водили в траве хоровод, в ветвях пели птицы, а Ежик смотрел во все глаза и слушал.

Пришел Медвежонок, сел рядом с Ежиком, и они стали смотреть и слушать вместе.

– Как красиво они пляшут! – сказал Медвежонок, чуть подвигаясь вправо.

– Очень! – сказал Ежик. И тоже пододвинулся, потому что солнечные зайцы понемножку уводили хоровод вправо.

– Я никогда не видел таких крупных солнечных зайцев, – сказал Медвежонок.

– И я,– подтвердил Ежик.

– Как, по–твоему, у них есть уши? – спросил Медвежонок, продолжая тихонько двигаться вокруг ствола за заячьим хороводом.

– Нет,– сказал Ежик, стараясь не отставать от Медвежонка.

– Думаю, нет.

– А по–моему, есть! – сказал Медвежонок.

– И я так думаю,– согласился Ежик.

– Так ты же только что думал иначе!

– Я люблю думать по–разному, –ответил Ежик, перебирая лапами.

– По–разному думать плохо,– сказал Медвежонок.

Они уже один раз обернулись вокруг вяза и теперь пошли на второй круг.

По–разному думать,– продолжал Медвежонок, – это значит – по–разному говорить...

Что ты! – возразил Ежик. говорить можно одно и тоже. – И подвинулся.

Нет,– сказал Медвежонок. – Если по–разному думаешь

– по–разному говоришь!

А вот и нет! – сказал Ежик. Думать можно по–разному, а говорить одно и то же.

– Как же так? – удивился Медвежонок, продолжая двигаться и слушать птиц. Он даже приподнял дальнее от Ежика ухо, чтобы слышать птиц лучше.

– А очень просто! – сказал Ежик.– , например, все время думаю о том, как хорошо сидеть под вязом и смотреть на солнечных зайцев, а говорю совсем о другом.

– Как о другом?! – возмутился Медвежонок.– Мы же говорим о том, есть ли у них уши!

– Конечно, нет! – сказал Ежик.

– Ты же только что говорил, что есть!

– А теперь говорю, что нету.

– И тебе не стыдно?!

– Почему же мне должно быть стыдно? – удивился Ежик.

– Я же могу иметь свое мнение.

– Но оно у тебя – разное!..

– А почему я не могу иметь разное свое мнение? –спросил Ежик и пододвинулся.

Пока он говорил, Медвежонок не двигался с места, и теперь между ними образовалось порядочное расстояние.

– Ты меня расстраиваешь,– сказал Медвежонок и сел рядом с Ежиком.– Давай молча смотреть на зайцев и слушать птиц.

– Тюи! Тюи! – пели птицы.

– А все–таки лучше думать одинаково! – вздохнул Медвежонок.

Зайцы устали плясать и растянулись на траве.

Теперь Ежик с Медвежонком неподвижно сидели под вязом и смотрели на заходящее солнце.

– Зря ты расстраиваешься,– сказал Ежик.– Конечно, у солнечных зайцев есть уши!..

И хотя Ежик с Медвежонком чуть было не поссорились, это был очень счастливый солнечный день!

Когда пришла пора птицам улетать на юг и уже давно увяла трава и облетели деревья. Ежик сказал Медвежонку:

– Скоро зима. Пойдем поудим напоследок для тебя рыбки. Ты ведь любишь рыбку!

И они взяли удочки и пошли к реке.

На реке было так тихо, так спокойно, что все деревья склонились к ней печальными головами, а посередине медленно плыли облака.

Облака были серые, лохматые, и Медвежонку стало страшно.

"А что, если мы поймаем облако? – подумал он.– Что мы тогда с ним будем делать?"

– Ежик! – сказал Медвежонок.– Что мы будем делать, если поймаем облако?

– Не поймаем,– сказал Ежик.– Облака на сухой горох не ловятся! Вот если бы ловили на одуванчик...

– А на одуванчик можно поймать облако?

– Конечно! – сказал Ежик.– На одуванчик облака только и ловятся!

Стало смеркаться.

Они сидели на узеньком березовом мостке и смотрели в воду. Медвежонок смотрел на поплавок Ежика, а Ежик – на поплавок Медвежонка.

Было тихо–тихо, и поплавки неподвижно отражались в воде...

– Почему она не клюет? – спросил Медвежонок.

– Она слушает наши разговоры,– сказал Ежик.– Рыбы к осени очень любопытны!..

– Тогда давай молчать.

И они целый час сидели молча.

Вдруг поплавок Медвежонка заплясал и глубоко нырнул.

– Клюет! – крикнул Ежик.

– Ой! – воскликнул Медвежонок.– Тянет!

– Держи, держи! – сказал Ежик.

– Что–то очень тяжелое,– шепнул Медвежонок.– В прошлом году здесь утонуло старое облако. Может, это – оно?..

– Держи, держи! – повторил Ежик.

Но тут удочка Медвежонка согнулась дугой, потом со свистом распрямилась – и высоко в небо взлетела огромная красная луна.

– Луна! – в один голос выдохнули Ежик с Медвежонком.

А луна покачнулась и тихо поплыла над рекой.

И тут пропал поплавок ежика.

– Тяни! – шепнул Медвежонок.

Ежик взмахнул удочкой – и высоко в небо, выше луны, взлетела маленькая звезда.

– Так...– прошептал Ежик, доставая две новые горошины.

– Теперь только бы хватило наживки!..

И они, забыв о рыбе, целую ночь ловили звезды и забрасывали ими все небо.

А перед рассветом, когда горох кончился. Медвежонок свесился с мостка и вытащил из воды два оранжевых кленовых листа.

– Лучше нет, чем ловить на кленовый листик! – сказал он.

И стал было уже задремывать, как вдруг кто–то крепко схватился за крючок.

– Помоги!..– шепнул Ежику Медвежонок.

И они, усталые, сонные, вдвоем еле–еле вытащили из воды солнышко.

Оно отряхнулось, прошлось по узенькому мостку и покатилось в поле.

Кругом было тихо, хорошо, и последние листья, как маленькие кораблики, медленно плыли по реке...

С каждым днем все позднее светало, и лес стал таким прозрачным, что казалось: обшарь его вдоль и поперек – не найдешь ни одного листика.

– Скоро и наша береза облетит,– сказал Медвежонок.

И показал лапой на одинокую березу, стоящую посреди поляны.

– Облетит...– согласился Ежик.

– Подуют ветры,– продолжал Медвежонок,– и она вся так и затрясется, а я буду во сне слышать, как падают с нее последние листья.

А утром проснусь, выйду на крыльцо, а она – голая!

– Голая...– согласился Ежик.

Они сидели на крылечке медвежачьего домика и смотрели на одинокую березу посреди поляны.

– Вот если бы на мне весной вырастали листья? –сказал ежик. – Я бы осенью сидел у печки, и они бы ни за что не облетели.

– А какие бы ты хотел листья? – спросил Медвежонок.– Березовые или ясеневые?

– Как у клена? Тогда бы я осенью был рыжий–рыжий, и ты бы меня принял за маленького Лисенка. Ты бы мне сказал: "Маленький Лисенок, как поживает твоя мама?" А я бы сказал: "Мою маму убили охотники, а я теперь живу у Ежика. Приходи к нам в гости?" И ты бы пришел. "А где же Ежик?" – спросил бы ты. А потом, наконец, догадался, и мы бы долго–долго смеялись, до самой весны...

– Нет,– сказал Медвежонок.– Лучше, если бы я не догадался, а спросил: "А что. Ежик пошел за водой?" – "Нет?" – сказал бы ты. "За дровами?" – "Нет?" – сказал бы ты. "Может, он пошел к Медвежонку в гости?" И тут бы ты кивнул головой. А я бы пожелал тебе спокойной ночи и побежал к себе, потому что ты ведь не знаешь, где я теперь прячу ключ, и тебе пришлось бы сидеть на крыльце.

– Но я же ведь остался бы у себя дома! – сказал Ежик.

– Ну, так что ж! – сказал Медвежонок.– Ты бы сидел у себя дома и думал: "Интересно, это Медвежонок притворяется или по–настоящему не узнал меня?" А я бы пока сбегал домой, взял маленькую баночку меда, вернулся к тебе и спросил: "А что. Ежик еще не возвращался?"" А ты бы сказал...

– А я бы сказал, что я и есть Ежик! – сказал Ежик.

– Нет,– сказал Медвежонок.– Лучше бы ты ничего такого не говорил. А сказал так...

Тут Медвежонок запнулся, потому что с березы посреди поляны вдруг сорвалось сразу три листика. Они немного покружились в воздухе, а потом мягко опустились в порыжевшую траву.

– Нет, лучше бы ты ничего такого не говорил,– повторял Медвежонок.– А мы бы просто попили с тобой чай и легли спать. И тогда бы я во сне обо всем догадался.

– А почему во сне?

– Самые лучшие мысли ко мне приходят во сне,– сказал Медвежонок.– Вон видишь: на березе осталось двенадцать листиков. Они уже никогда не упадут. Потому что вчера ночью я во сне догадался, что сегодня утром их надо пришить к веточке.

– И пришил? – спросил Ежик.

– Конечно,– сказал Медвежонок.– Той самой иголкой, которую ты мне подарил в прошлом году.

Дул осенний ветер. Звезды низко кружились в небе, а одна холодная, синяя звезда зацепилась за сосну и остановилась прямо против домика Ослика.

Ослик сидел за столом, положив голову на копытцами смотрел в окно.

"Какая колючая звезда",– подумал он. И уснул. И тут же звезда опустилась прямо к его окошку и сказала:

– Какой глупый Ослик! Такой серый, а клыков нет.

– Чего?

– Клыков! – сказала звезда.– У серого кабана есть клыки и у серого волка, а у тебя нет. – А зачем они мне? – спросил Ослик.

– Если у тебя будут клыки,– сказала звезда,– тебя все станут бояться.

И тут она быстро–быстро замигала, и у Ослика за одной и за другой щекой выросло по клыку.

– И когтей нет,– вздохнула звезда. И сделала ему когти.

Потом Ослик очутился на улице и увидел Зайца.

– Здр–р–равствуй, Хвостик! – крикнул он. Но косой помчался со всех ног и скрылся за деревьями.

"Чего это он меня испугался?"" – подумал Ослик.

И решил пойти в гости к Медвежонку.

– Тук–тук–тук! – постучал Ослик в окошко.

– Кто там? – спросил Медвежонок.

– Это я, Ослик,– и сам удивился своему голосу.

– Кто? – переспросил Медвежонок.

– Я? Откр–рой!..

Медвежонок открыл дверь, попятился и мигом скрылся за печкой.

"Чего это он?" – снова подумал Ослик. Вошел в дом и сел на табуретку.

– Что тебе надо? – испуганным голосом спросил из–за печки Медвежонок.

– Чайку пр–р–ришел попить,– прохрипел Ослик. "Странный голос, однако, у меня", – подумал он.

– Чаю нет! – крикнул Медвежонок.– Самовар прохудился?

– Как пр–рохудился?!

Я только на той неделе подар–рил тебе новый самовар?

– Ничего ты мне не дарил? Это Ослик подарил мне самовар?

– А я кто же?

– Волк!

– Я?!. Что ты! Я люблю тр–р–равку!

– Травку? – высунулся из–за печки Медвежонок.

– Не волк я! – сказал Ослик. И вдруг нечаянно лязгнул зубами.

Он схватился за голову и... не нашел своих длинных пушистых ушей. Вместо них торчали какие–то жесткие, короткие уши...

Он посмотрел на пол – и обомлел: с табуретки свешивались когтистые волчьи лапы...

– Не волк я! – повторил Ослик, щелкнув зубами.

– Рассказывай! – сказал Медвежонок, вылезая из–за печки. В лапах у него было полено, а на голове – горшок из–под топленого масла.

– Что это ты надумал?! – хотел крикнуть Ослик, но только хрипло зарычал: – Рррр!!!

Медвежонок стукнул его поленом и схватил кочергу.

– Будешь притворяться моим другом Осликом? – кричал он. – Будешь ?!

– Честное слово, не волк я,– бормотал Ослик, отступая за печку.– Я люблю травку!

– Что?! Травку?! Таких волков не бывает! – кричал Медвежонок распахнул печку и выхватил из огня горящую головню.

Тут Ослик проснулся...

Кто–то стучал в дверь, да так сильно, что прыгал крючок.

– Кто там? – тоненько спросил Ослик.

– Это я! – крикнул из–за двери Медвежонок. – Ты что там спишь?

Да,– сказал Ослик, отпирая.– Я смотрел сон.

– Ну?!– сказал Медвежонок, усаживаясь на табуретке.–

Интересный?

– Страшный! Я был волком, а ты меня лупил кочергой...

– Да ты бы мне сказал, что ты – Ослик!

– Я говорил,– вздохнул Ослик,– а ты все равно не верил. Я говорил, что если я даже кажусь тебе волком, то все равно я люблю щипать травку!

– Ну и что? – Не поверил...

– В следующий раз,– сказал Медвежонок,– ты мне скажи во сне: "Медвежонок, а по–омнишь, мы с тобой говорили?.." И я тебе поверю.

Два дня сыпал снег, потом растаял, и полил дождь.

Лес вымок до последней осинки. Лиса – до самого кончика хвоста, а старый Филин три ночи никуда не летал, сидел в своем дупле и огорчался. "Ух!" – вздыхал он.

И по всему лесу разносилось: "Ух–х–х!.."

А в доме у Ежика топилась печь, потрескивал в печи огонь, а сам Ежик сидел на полу у печки, помаргивая, глядел на пламя и радовался.

– Как хорошо! Как тепло! Как удивительно! – шептал он. – У меня есть дом с печкой!

"Дом с печкой! Дом с печкой! Дом с печкой!"" – запел он и, пританцовывая, принес еще дровишек и бросил их в огонь.

– Ха–ха! – хохотнул Огонь и облизнул дровишки.–

Сухие!

– Еще бы! – сказал Ежик. – А много у нас дровишек?

– спросил Огонь.

– На всю зиму хватит!

– Ха–ха–ха–ха–ха! – захохотал Огонь и принялся так плясать, что Ежик испугался, как бы он не выскочил из печки.

– Ты не очень! – сказал он Огню.– Выскочишь! – И прикрыл его дверцей.

– Эй! – крикнул Огонь из–за дверцы.– Ты чего меня запер? Давай поговорим!

– О чем?

– О чем хочешь! – сказал Огонь и просунул нос в щелочку.

– Нет уж, нет уж! – сказал Ежик и стукнул Огонь по носу.

– Ах, ты дерешься! – взвился Огонь и загудел так, что Ежик снова испугался.

Некоторое время они молчали.

Потом Огонь успокоился и жалобно сказал:

– Послушай, Ежик, я проголодался. Дай мне еще дровишек

– у нас же их много.

– Нет,– сказал Ежик,– не дам. В доме и так тепло.

– Тогда открой дверцу и дай мне посмотреть на тебя.

– Я дремлю,– сказал Ежик.– На меня сейчас неинтересно смотреть.

– Ну, что ты! Я больше всего люблю смотреть на дремлющих ежиков.

– А почему ты любишь смотреть на дремлющих?

– Дремлющие ежики так красивы, что на них трудно наглядеться.

– И если я открою печку, ты будешь смотреть, а я буду дремать?

– И ты будешь дремать, и я буду дремать, только я еще буду на тебя смотреть.

– Ты тоже красивый,– сказал Ежик.– Я тоже буду на тебя смотреть.

– Нет. Лучше ты на меня не смотри,– сказал Огонь, – а я буду на тебя смотреть, и горячо дышать, и гладить тебя теплым дыханием.

– Хорошо,– сказал Ежик.– Только ты не вылазь из печки.

Огонь промолчал.

Тогда Ежик открыл печную дверцу, прислонился к дровишками задремал. Огонь тоже дремал, и только в темноте печи поблескивали его злые глаза.

– Прости меня, пожалуйста, Ежик,– обратился он к Ежику чуть погодя,– но мне будет совсем хорошо на тебя смотреть, если я буду сыт. Подбрось дровишек.

Ежику было так сладко у печки, что он подкинул три полешка и снова задремал.

– У–у–у! – загудел Огонь.– У–у–у! Какой красивый Ежик! Как он дремлет! – и с этими словами спрыгнул на пол и побежал по дому.

Пополз дым. Ежик закашлялся, открыл глаза и увидел пляшущий по всей комнате Огонь.

– Горю! – закричал Ежик и кинулся к двери.

Но Огонь уже плясал на пороге и не пускал его. Ежик схватил валенок и стал бить Огонь валенком.

– Полезай в печку, старый обманщик! – кричал Ежик.

Но Огонь только хохотал в ответ.

– Ах так! – крикнул Ежик, разбил окно, выкатился на улицу и сорвал со своего домика крышу.

Дождь лил вовсю. Капли затопали по полу и стали оттаптывать Огню руки, ноги, бороду, нос.

"Шлепи–шлеп! Шлепи–шлеп! – приговаривали капли, а Ежик бил Огонь мокрым валенком и ничего не приговаривал – так он был сердит.

Тогда Огонь, зло шипя, забрался обратно в печку. Ежик накрыл свой домик крышей, заложил дровишками разбитое окно, сел к печке и пригорюнился: в доме было холодно, мокро и пахло гарью.

– Какой рыжий, лживый старикашка! – сказал Ежик.

Огонь ничего не ответил. Да и что было говорить Огню, если все кроме доверчивого Ежика, знают, какой он обманщик.

– Ав! Ав! Ав! – лаяла собака.

Падал снег – и дом, и бочка посреди двора, и собачья конура, и сама собака были белые и пушистые.

Пахло снегом и новогодней елкой, внесенной с мороза, и запах этот горчил мандаринной корочкой.

– Ав! Ав! Ав! – опять залаяла собака.

"Она, наверное, унюхала меня",– подумал Ежик и стал отползать от домика лесника.

Ему было грустно одному идти через лес, и он стал думать, как в полночь он встретится с Осликом и Медвежонком на Большой поляне под голубой елкой.

"Мы развесим сто рыжих грибов–лисичек,– думал Ежик, – и нам станет светло и весело. Может быть, прибегут зайцы, и тогда мы станем водить хоровод. А если придет Волк, я его уколю иголкой, Медвежонок стукнет лапой, а Ослик копытцем".

А снег все падал и падал. И лес был такой пушистый, такой лохматый и меховой, что Ежику захотелось вдруг сделать что–то совсем необыкновенное: ну, скажем, взобраться на небо и принести звезду.

И он стал себе представлять, как он со звездой опускается на Большую поляну и дарит Ослику и Медвежонку звезду.

"Возьмите, пожалуйста"",– говорит он. А Медвежонок отмахивается лапами и говорит: "Ну, что ты? У тебя ведь одна..." И Ослик рядом кивает головой – мол, что ты, у тебя ведь всего одна! – а он все–таки заставляет их послушаться, взять звезду, а сам снова убегает на небо.

"Я вам пришлю еще!" – кричит он. И когда уже поднимается совсем высоко, слышит еле доносящееся: "Что ты, Ежик, нам хватит одной?.."

А он все–таки достает вторую и вновь опускается на поляну – и всем весело, все смеются и пляшут.

"И нам! И нам!" – кричат зайцы.

Он достает и им. А для себя ему не надо. Он и так счастлив, что весело всем... "Вот,– думал Ежик, взбираясь на огромный сугроб, – если б рос где–нибудь цветок "ВСЕМ–ВСЕМ ХОРОШО И ВСЕМ–ВСЕМ ВЕСЕЛО", я бы раскопал снег, достал его и поставил посреди Большой поляны. И зайцам, и Медвежонку, и Ослику – всем–всем, кто бы его увидел, сразу стало хорошо и весело!"

И тут, будто услышав его, старая пушистая Елка сняла белую шапку и сказала:

– Я знаю, где растет такой цветок, Ежик. Через двести сосен от меня, за Кривым оврагом, у обледенелого пня, бьет Незамерзающий Ключ. Там, на самом дне, стоит твой цветок!

– Ты мне не приснилась, Елка? – спросил Ежик.

– Нет,– сказала Елка и снова надела шапку.

И Ежик побежал, считая сосны, к Кривому оврагу, перебрался через него, нашел обледенелый пень и увидел Незамерзающий Ключ.

Он наклонился над ним и вскрикнул от удивления.

Совсем близко, покачивая прозрачными лепестками, стоял волшебный цветок. Он был похож на фиалку или подснежник, а может быть, просто на большую снежинку, не тающую в воде.

Ежик протянул лапу, но не достал. Он хотел вытащить цветок палкой, но побоялся поранить.

"Я прыгну в воду,– решил Ежик,– глубоко нырну и осторожно возьму его лапами".

Он прыгнул и, когда открыл под водой глаза, не увидел цветка. "Где же он?" – подумал Ежик. И вынырнул на берег.

На дне по–прежнему покачивался чудесный цветок.

– Как же так!..– заплакал Ежик. И снова прыгнул в воду, но опять ничего не увидел.

Семь раз нырял Ежик в Незамерзающий Ключ...

Продрогший до последней иголки, бежал он через лес домой.

"Как же это? – всхлипывал он.– Как же так?"

И сам не знал, что на берегу превращается в белую, как цветок, снежинку.

И вдруг Ежик услышал музыку, увидел Большую поляну с серебряной елкой посредине, Медвежонка, Ослика и зайцев, водящих хоровод.

"Тара–тара–там–та–та!.." – играла музыка. Кружился снег, на мягких лапах плавно скользили зайцы, и сто рыжих лампочек освещали это торжество. – Ой! – воскликнул Ослик.– Какой удивительный снежный цветок?

Все закружились вокруг Ежика и, улыбаясь, танцуя, стали любоваться им.

– Ах, как всем–всем хорошо и весело! – сказал Медвежонок.

– Какой чудесный цветок! Жаль только, что нет Ежика...

"Я здесь!" – хотел крикнуть Ежик.

Но он так продрог, что не мог вымолвить ни слова.

Была зима. Стояли такие морозы, что Ежик несколько дней не выходил из своего домика, топил печь и смотрел в окно. Мороз разукрасил окошко разными узорами, и Ежику время от времени приходи– лось залезать на подоконник и дышать и тереть лапой замерзшее стекло.

"Вот – говорил он, снова увидев елку, пенек и поляну перед домом. Над поляной кружились и то улетали куда–то вверх, то опускались к самой земле снежинки.

Ежик прижался носом к окну, а одна Снежинка села ему на нос с той стороны стекла, привстала на тоненьких ножках и сказала:

– Это ты, Ежик? Почему ты не выходишь с нами играть?

– На улице холодно,– сказал Ежик.

– Нет,– засмеялась Снежинка.– Нам нисколько не холодно!

Посмотри, как я летаю!

И она слетела с Ежикиного носа и закружилась над поляной. "Видишь? Видишь?" – кричала она, пролетая мимо окошка. А Ежик так прижался к стеклу, что нос у него расплющился и стал похож на поросячий пятачок; и Снежинке казалось, что это уже не Ежик, а на– девший колючую шубу поросенок смотрит на нее из окна.

– Поросенок! – крикнула она.– Выходи с нами гулять!

"Кого это она зовет?" – подумал Ежик и вдавился в стекло еще сильнее, чтобы посмотреть, нет ли на завалинке поросенка.

А Снежинка теперь уже твердо знала, что за окошком сидит поросенок в колючей шубке.

– Поросенок! – еще громче крикнула она.– У тебя же есть шубка. Выходи с нами играть!

"Так,– подумал Ежик.– Там под окошком, наверное, сидит поросенок в шубке и не хочет играть. Надо пригласить его в дом и напоить чаем".

И он слез с подоконника, надел валенки и выбежал на крыльцо.

– Поросенок? – крикнул он.– Идите пить чай!

– Ежик,– сказала Снежинка,– поросенок только что убежал. Поиграй ты с нами!

– Не могу. Холодно! – сказал Ежик и ушел в дом.

Закрыв дверь, он оставил у порога валенки, подбросил в печку дровишек, снова влез на подоконник и прижался носом к стеклу.

– Поросенок – крикнула Снежинка.– Ты вернулся? Выходи! Будем играть вместе!

"Он вернулся",– подумал Ежик. Снова надел валенки и выбежал на крыльцо. – Поросенок! – закричал он.– Поросено–о–ок!.. Выл ветер и весело кружились снежинки.

Так до самого вечера Ежик то бегал на крыльцо и звал поросенка, то, возвратившись в дом, залезал на подоконник и прижимался носом к стеклу.

Снежинке было все равно, с кем играть, и она звала то поросенка в колючей шубке, когда Ежик сидел на подоконнике, то самого Ежика, когда он выбегал на крыльцо.

А Ежик, и засыпая, боялся, как бы не замерз в такую морозную ночь поросенок в колючей шубке.

Ах какие сугробы намела вьюга? Все пеньки, все кочки завалил снег. Сосны глухо скрипели, раскачиваемые ветром, и только труженик–дятел долбил и долбил где–то вверху, как будто хотел продолбить низкие тучи и увидеть солнце...

Ежик сидел у себя дома у печки и уже не чаял, когда наступит весна.

"Скорей бы, – думал Ежик,– зажурчали ручьи, запели птицы и первые муравьи побежали по дорожкам!.. Тогда бы я вышел на поляну, крикнул на весь лес, и Белка прибежала бы ко мне, а я бы ей сказал: "Здравствуй,

Белка? Вот и весна пришла? Как тебе зимовалось?" А Белка бы распушила свой хвост, помахала им в разные стороны и ответила: "Здравствуй, Ежик! Здоров ли ты? И мы бы побежали по всему лесу и осмотрели каждый пенек, каждую елку, а потом стали бы протаптывать прошлогодние тропинки... "Ты протаптывай по земле,– сказала бы Белка,– а я – поверху!" И запрыгала бы по деревьям...

Потом бы мы увидели Медвежонка.

"А, это ты!" – крикнул бы Медвежонок и стал бы помогать мне протаптывать тропинки...

А потом мы позвали бы Ослика. Потому что без него нельзя проложить большую дорожку.

Ослик бежал бы первым, за ним – Медвежонок а ужза ними – я... "Цок–цок–цок – стучал бы Ослик копытцами, "топ–топ–топ –топотал Медвежонок, а я бы за ними не поспевал и просто катился. "Ты портишь дорожку! – крикнул бы Ослик.– Ты всю ее расковырял своими иголками!.."

– "Не беда! – улыбнулся бы Медвежонок. – Я побегу за Ежиком и буду утаптывать землю".

– "Нет, нет,– сказал Ослик,– пусть лучше Ежик разрыхляет огороды!"

И я бы стал кататься по земле и разрыхлять огороды, а Ослик с Медвежонком – таскать воду...

"Теперь разрыхлите мой!" – попросил бы Бурундучок. "И мой!" – сказала бы Лесная Мышь... И я бы катался по всему лесу и всем приносил пользу.

А теперь вот приходится сидеть у печки,– грустно вздохнул Ежик,– и неизвестно еще, когда наступит весна..."

Всю предновогоднюю неделю в полях бушевала вьюга.

В лесу снегу намело столько что ни Ежик, ни Ослик, ни Медвежонок всю неделю не могли выйти из дому.

Перед Новым годом вьюга утихла, и друзья собрались в доме у Ежика.

– Вот что,– сказал Медвежонок,– у нас нет елки.

– Нет,– согласился Ослик.

– Не вижу, чтобы она у нас была,– сказал Ежик. Он любил выражаться замысловато в праздничные дни.

– Надо пойти поискать,– сказал Медвежонок.

– Где же мы ее сейчас найдем? – удивился Ослик.–

В лесу– то – темно...

– И сугробы какие!..– вздохнул Ежик.

– И все–таки надо идти за елкой,– сказал Медвежонок.

И все трое вышли из дома.

Вьюга утихла, но тучи еще не разогнало, и ни одной звездочки не было видно на небе.

– И луны нет! – сказал Ослик.– Какая тут елка?!

– А на ощупь? – сказал Медвежонок. И пополз по сугробам.

Но и на ощупь он ничего не нашел. Попадались только большие елки, но и они все равно бы не влезли в Ежикин домик, а маленькие все с головой засыпало снегом.

Вернувшись к Ежику, Ослик с Медвежонком загрустили.

– Ну, какой это Новый год!..– вздыхал Медвежонок.

"Это если бы какой–нибудь осенний праздник, так елка, может быть, и не обязательна,– думал Ослик.– А зимой без елки – нельзя".

Ежик тем временем вскипятил самовар и разливал чай по блюдечкам. Медвежонку он поставил баночку с медом, а Ослику – тарелку с лопушками.

О елке Ежик не думал, но его печалило, что вот уже полмесяца, как сломались его часы–ходики, а часовщик Дятел обещался, да не прилетел.

– Как мы узнаем, когда будет двенадцать часов? –спросил он у Медвежонка.

– Мы почувствуем! – сказал Ослик.

– Это как же мы почувствуем? – удивился Медвежонок.

– Очень просто,– сказал Ослик.– В двенадцать часов нам будет уже ровно три часа хотеться спать!

– Правильно! – обрадовался Ежик.

И, немного подумав, добавил: – А о елке вы не беспокойтесь.

В уголке мы поставим табуретку, я на нее встану, а вы на меня повесите игрушки.

– Чем не елка? – закричал Медвежонок.

Так они и сделали.

В уголок поставили табуретку, на табуретку встал Ежик и распушил иголки.

– Игрушки – под кроватью,– сказал он.

Ослик с Медвежонком достали игрушки и повесили на верхние лапы Ежику по большому засушенному одуванчику, а на каждую иголку – по маленькой еловой шишечке.

– Не забудьте лампочки! – сказал Ежик.

И на грудь ему повесили три гриба–лисички, и они весело засветились – такие они были рыжие.

– Ты не устала, Елка? – спросил Медвежонок, усаживаясь и отхлебывая из блюдечка чай.

Ежик стоял на табуретке, как настоящая елка, и улыбался.

– Нет,– сказал Ежик.– А сколько сейчас времени?

Ослик дремал.

– Без пяти двенадцать! – сказал Медвежонок.– Как

Ослик заснет, будет ровно Новый год.

– Тогда налей мне и себе клюквенного сока,– сказал Ежик–Елка.

– Ты хочешь клюквенного сока? – спросил Медвежонок у Ослика.

Ослик почти совсем спал.

– Теперь должны бить часы,– пробормотал он.

Ежик аккуратно, чтобы не испортить засушенный одуванчик, взял в правую лапу чашечку с клюквенным соком а нижней, притоптывая, стал отбивать часы.

– Вам! бам! бам!– приговаривал он.

– Уже три,– сказал Медвежонок.– Теперь давай ударю я!

Он трижды стукнул лапой об пол и тоже сказал:

– Вам! бам! бам!.. Теперь твоя очередь, Ослик!

Ослик три раза стукнул об пол копытцем, но ничего не сказал.

– Теперь снова я! – крикнул Ежик. И все, затаив дыхание, выслушали последние: "Бам! бам! бам!"

– Ура! – крикнул Медвежонок, и Ослик уснул совсем.

Скоро заснул и Медвежонок.

Только Ежик стоял в уголке на табуретке и не знал, что ему делать. И он стал петь песни и пел их до самого утра, чтобы не уснуть и не сломать игрушки.

На второй день после Нового года Ежик получил письмо.

Принесла его Белка, подсунула под дверь и убежала.

"Дорогой Ежик! – царапал Медвежонок на кусочке бересты.

– У меня за окошком падает снег. Снежинки садятся на завалинку и разговаривают.

Одна снежинка мне сказала, что видела тебя, но ты ей показался скучным.

Будто сидел ты на пеньке у ручья грустный– грустный и о чем–то думал. Я тоже много думаю последнее время. А думаю я о том, что скоро весна, а у нас с тобой нет лодки. Растает снег, кругом будет одна вода, и мы долгое время не увидимся. Не о том ли и ты думал, дорогой Ежик, сидя на пеньке у ручья?

Любящий тебя

М е д в е ж о н о к."

Ежик прочитал письмо и задумался.

"Действительно,– думал Ежик,– скоро весна, а у нас нет лодки " .

Он достал из шкафа кусочек бересты, отыскал под кроватью вылинявшую иголку, придвинул поближе служивший ему лампой гриб–лисичку и принялся за письмо.

– "Дорогой Ослик! – нацарапал Ежик и кончиком языка потрогал кончик носа.– Я сижу дома, за окном падает снег, а скоро будет весна. . . "

Тут Ежик немного подумал и стал царапать дальше:

Весной много воды, а у нас нет лодки. Не об этом ли ты сейчас думаешь, Ослик?

Твой друг

Е ж и к" .

Письмо он отдал Снегирю, и Снегирь, быстро долетев до домика Ослика, бросил его в форточку.

Когда письмо шлепнулось на стол. Ослик обедал.

"Хм! – подумал Ослик, разглядывая кусочек бересты.– А ведь это – письмо!"

И принялся читать. Дочтя до половины, он глянул в окно и увидел, что у него за окошком тоже падает снег.

Потом он прочитал вторую половину и решил, что Ежик прав.

"А ведь надо написать письмо",– подумал он.

Достал кусочек бересты и угольком нарисовал на нем лодку, а внизу написал:

"Дорогой Медвежонок Я сижу за столом, а за окном у меня падает снег. Весной этот снег растает, и будет очень много воды.

Если мы сей– час не построим лодку, весной мы не увидимся до самого лета.

Не об этом ли ты сейчас думаешь, Медвежонок?

Любящий тебя

О с л и к" .

Он отдал письмо Свиристелю и прилег после обеда отдохнуть.

Получив письмо. Медвежонок рассердился.

"Как – крикнул он.– Я только об этом и думаю. У меня даже голова стала чуть–чуть больше!"

И на обороте Ослиной бересты он тщательно нацарапал:

"Дорогой Ослик Я самый первый подумал, что нам нужна лодка".

"Нет,– пришел ответ.– Это Ежик подумал самый первый"

А Ежику Ослик написал:

"Ты самый первый подумал, что нам нужна лодка, а Медвежонок говорит, что это он?"

"Я самый первый подумал,– решил Ежик, получив письмо Ослика.– Ведь если бы я подумал не самый первый. Ослик бы мне об этом не написал!" И он принялся выцарапывать письмо Медвежонку:

"Дорогой Медвежонок? – тихо нацарапал он и потрогал кончиком языка кончик носа.– Я сижу дома а за окошком у меня падает снег..."

Тут он немного передохнул и принялся выцарапывать дальше:

"Я получил твое письмо, но я уже да–авно думаю, что нам нужна лодка.

И не об этом ли ты сейчас думаешь, Медвежонок?

Любящий тебя

Е ж и к ."

Получив послание Ежика, Медвежонок так огорчился, что заболел и прохворал всю зиму.

"Ведь это же я первый подумал? – шептал он, когда ему становилось лучше. И щупал голову.

А весной снег растаял и в лесу было столько воды, что Медвежонок, Ослик и Ежик не встречались до самого лета.

С утра падал снег. Медвежонок сидел на опушке леса на пеньке, задрав голову, и считал, и слизывал упавшие на нос снежинки.

Снежинки падали сладкие, пушистые и прежде, чем опуститься совсем, привставали на цыпочки. Ах как это было весело!

"Седьмая",– прошептал Медвежонок и, полюбовавшись всласть, облизал нос.

Но снежинки были заколдованные: они не таяли и продолжали оставаться такими же пушистыми у Медвежонка в животе.

"Ах, здравствуйте, голубушка! – сказали шесть снежинок своей подруге, когда она очутилась рядом с ними.– В лесу так же безветренно?

Медвежонок по–прежнему сидит на пеньке? Ах какой смешной Медвежонок!"

Медвежонок слышал, что кто–то в животе у него разговаривает, но не обращал внимания.

А снег все падал и падал. Снежинки все чаще опускались Медвежонку на нос, приседали и, улыбаясь, говорили: "Здравствуй, Медвежонок!"

"Очень приятно,– говорил Медвежонок.– Вы – шестьдесят восьмая". И облизывался.

К вечеру он съел триста снежинок, и ему стало так холодно, что он едва добрался до берлоги и сразу уснул. И ему приснилось, что он – пушистая, мягкая снежинка... И что он опустился на нос какому–то Медвежонку и сказал: "Здравствуй, Медвежонок?" – а в ответ услышал: "Очень приятно, вы – триста двадцатая..." "Лам–па–ра–пам?" – заиграла музыка.

И Медвежонок закружился в сладком, волшебном танце, и триста снежинок закружились вместе с ним. Они мелькали впереди, сзади, сбоку и, когда он уставал, подхватывали его, и он кружился, кружился, кружился...

Всю зиму Медвежонок болел. Нос у него был сухой и горячий, а в животе плясали снежинки. И только весной, когда по всему лесу зазвенела капель и прилетели птицы, он открыл глаза и увидел на табуретке Ежика. Ежик улыбался и шевелил иголками.

– Что ты здесь делаешь? – спросил Медвежонок.

– Жду, когда ты выздоровеешь,– ответил Ежик.

– Долго?

– Всю зиму. Я, как узнал, что ты объелся снегом – сразу перетащил все свои припасы к тебе...

– И всю зиму ты сидел возле меня на табуретке?

– Да, я поил тебя еловым отваром и прикладывал к животу сушеную травку...

– Не помню,– сказал Медвежонок.

– Еще бы! – вздохнул Ежик.– Ты всю зиму говорил, что ты – снежинка. Я так боялся, что ты растаешь к весне...

Это была самая необыкновенная весна из всех, которые помнил Ежик.

Распустились деревья, зазеленела травка, и тысячи вымытых дождями птиц запели в лесу.

Все цвело.

Сначала цвели голубые подснежники. И пока они цвели, Ежику казалось, будто вокруг его дома – море, и что стоит ему сойти с крыльца – и он сразу утонет. И поэтому он целую неделю сидел на крыльце, пил чай и пел песенки. Потом зацвели одуванчики. Они раскачивались на своих тоненьких ножках и были такие желтые, что, проснувшись однажды утром и выбежав на крыльцо, Ежик подумал, что он очутился в желтой–прежелтой Африке.

"Не может быть! – подумал тогда Ежик. – Ведь если бы это была Африка, я бы обязательно увидел Льва!"

И тут же юркнул в дом и захлопнул дверь, потому что прямо против крыльца сидел настоящий Лев. У него была зеленая грива и тоненький зеленый хвост.

– Что же это? – бормотал Ежик, разглядывая Льва через замочную скважину.

А потом догадался, что это старый пень выпустил зеленые побеги и расцвел за одну ночь.

– Все цветет! – выходя на крыльцо, запел Ежик.

И взял свою старую табуретку и поставил ее в чан с водой.

А когда на следующее утро проснулся, увидел, что его старая табуретка зацвела клейкими березовыми листочками

Однажды Ослик возвращался домой ночью. Светила луна, и равнина была вся в туманен а звезды опустились так низко, что при каждом шаге вздрагивали и звенели у него на ушах, как бубенчики.

Было так хорошо, что Ослик запел грустную песню.

– Передай кольцо,– тянул Ослик,– а–а–бручаль–ное...

А луна спустилась совсем низко, и звезды расстелились прямо по траве и теперь звенели уже под копытцами.

"Ай, как хорошо – думал Ослик. – Вот я иду... Вот луна светит... Неужели в такую ночь не спит Волк?

Волк, конечно, не спал. Он сидел на холме за осликовым домом и думал: "Задерживается где–то мой серый брат Ослик..."

Когда луна, как клоун, выскочила на самую верхушку неба, Ослик запел:

И когда я умру,

И когда я погибну,

Мои уши, как папоротники,

Прорастут из земли.

Он подходил к дому и теперь уже не сомневался, что Волк не спит, что он где–то поблизости и что между ними сегодня произойдет разговор.

– Ты устал? – спросил Волк.

– Да, немного.

– Ну, отдохни. Усталое ослиное мясо не так вкусно.

Ослик опустил голову, и звезды, как бубенчики, зазвенели на кончиках его ушей.

"Бейте в луну, как в бубен,– думал про себя Ослик, – крушите волков копытом, и тогда ваши уши, как папоротники, останутся на земле."

– Ты уже отдохнул? – спросил Волк.

– У меня что–то затекла нога – сказал Ослик.

– Надо растереть – сказал Волк. – Затекшее ослиное мясо не так вкусно.

Он подошел к Ослику и стал растирать лапами его заднюю ногу.

– Только не вздумай брыкаться – сказал Волк.– Не в этот раз, так в следующий но я тебя все равно съем.

"Бейте в луну, как в бубен,– вспомнил Ослик.– Крушите волков копытом!.." Но не ударил, нет, а просто засмеялся. И все звезды на небе тихо рассмеялись вместе с ним.

– Ты чего смеешься? – спросил Волк.

– Мне щекотно,– сказал Ослик.

– Ну, потерпи немножко,– сказал Волк.– Как твоя нога?

– Как деревянная!

– Сколько тебе лет?! – спросил Волк, продолжая работать лапами.

– 365 250 дней.

Волк задумался.

– Это много или мало? – наконец спросил он.

– Это около миллиона,– сказал Ослик.

– И все ослы такие старые?

– В нашем перелеске – да!

Волк обошел Ослика и посмотрел ему в глаза.

– А в других перелесках?

– В других, думаю, помоложе,– сказал Ослик.

– На сколько?

– На 18 262 с половиной дня!

– Хм! – сказал Волк.

И ушел по белой равнине, заметая, как дворник, звезды хвостом.

И когда я умру, – мурлыкал, ложась спать, Ослик, – И когда я погибну, Мои уши, как папоротники, Прорастут из земли!

Жил–был Заяц в лесу и всего боялся. Боялся Волка, боялся Лису, боялся Филина. И даже куста осеннего, когда с него осыпались листья, – боялся.

Пришел Заяц к Черному Омуту.

– Черный Омут,– говорит,– я в тебя брошусь и утону: надоело мне всех бояться!

– Не делай этого, Заяц! Утонуть всегда успеешь.

А ты лучше иди и не бойся!

– Как это? – удивился Заяц.

– А так. Чего тебе бояться, если ты уже ко мне приходил, утонуть решился? Иди – и не бойся!

Пошел Заяц по дороге, встретил Волка.

– Вот кого я сейчас съем! – обрадовался Волк.

А Заяц идет себе, посвистывает.

– Ты почему меня не боишься? Почему не бежишь? – крикнул Волк.

– А что мне тебя бояться? – говорит Заяц.– Я у Черного Омута был. Чего мне тебя, серого, бояться?

Удивился Волк, поджал хвост, задумался. Встретил Заяц Лису.

– А–а–а!..– разулыбалась Лиса.– Парная зайчатинка топает! Иди–ка сюда, ушастенький, я тебя съем.

Но Заяц прошел, даже головы не повернул.

– Я у Черного Омута,– говорит,– был, серого Волка не испугался,– уж не тебя ли мне, рыжая, бояться?..

Свечерело.

Сидит Заяц на деньке посреди поляны; пришел к нему пешком важный Филин в меховых сапожках.

– Сидишь? – спросил Филин.

– Сижу!– сказал Заяц.

– Не боишься сидеть?

– Боялся бы – не сидел.

– А что такой важный стал? Или охрабрел к ночи–то?

– Я у Черного Омута был серого Волка не побоялся, мимо Лисы прошел – не заметил, а про тебя, старая птица, и думать не хочу.

– Ты уходи из нашего леса, Заяц,– подумав, сказал Филин. – Глядя на тебя, все зайцы такими станут.

– Не станут,– сказал Заяц,– все–то...

Пришла осень. Листья сыплются...

Сидит Заяц под кустом, дрожит, сам думает:

"Волка серого не боюсь. Лисы красной – ни капельки. Филина мохноногого – и подавно, а вот когда листья шуршат и осыпаются – страшно мне... "

Пришел к Черном Омуту, спросил:

– Почему, когда листья сыплются, страшно мне?

– Это не листья сыплются – это время шуршит,– сказал Черный Омут, – а мы – слушаем. Всем страшно.

Тут снег выпал. Заяц по снегу бегает, никого не боится.

Когда Ослик с Медвежонком пришли на войну, они стали думать, кто из них будет главным?

– Ты,– сказал Ослик.

– Нет,– сказал Медвежонок.– Ты!

– Почему я? – удивился Ослик.– У тебя клыки, ты будешь грызть врага...

– И у тебя уши: ты услышишь, когда он придет.

– Кто?

– Волк.

– Но ведь тогда надо будет бежать,– сказал Ослик.

– Что ты! Как раз тогда начнется война, и мы пойдем в атаку.

– Куда?

– В атаку. "Ура!" "Вперед!" В атаку.

– А–а–а...– сказал Ослик и присел на пенек. У него очень болели уши, связанные под подбородком.

– А почему вперед? – подумав, спросил он.– Разве нельзя сбоку?

– Сбоку – лучше, но вперед – вернее!

– И когда ты на него налетишь, ты его укусишь, а я его ударю ногой.

– Правильно,– сказал Медвежонок, удобнее устраиваясь на травке.

– А он укусит тебя– продолжал Ослик,– а я его снова ударю ногой. . .

– Нет. Укусит он тебя. А я его убью.

– Но если он меня укусит, он тоже меня убьет.

– Пустяки! Я его убью раньше, чем ты умрешь.

– Но я не хочу умирать! – сказал Ослик.

– Волк тоже не хочет,– сказал Медвежонок и сел.

– Ты думаешь? – Ну конечно! Давай спать.

Они уснули на лесной опушке, а в это время Волк думал так: "Если они налетят на меня спереди – я укушу Медвежонка, а Ослика лягну ногой; если же сбоку, то наоборот: Ослика я укушу, а Медвежонка лягну. А лучше бы укусить их обоих сразу?"

Он уснул под елкой в десяти шагах от лесной опушки...

Когда взошла луна. Ослик проснулся и разбудил Медвежонка.

– Волк спит под елкой,– сказал он.

– Откуда ты знаешь?

– Я слышу.

– А о чем он думает?

– Ни о чем, он спит.

– А–а–а...– сказал Медвежонок.– Тогда нападем на него сзади.

В это время Волк проснулся и подумал: "Вот я сплю, а на меня могут напасть сзади".

И повернулся к елке хвостом.

– Спит? – спросил Медвежонок.

Ослик кивнул, и они стали крадучись подходить к Волку.

"Медвежонок укусит его, а я стукну по голове,– твердил Ослик. – Медвежонок укусит, а я стукну".

– Я укушу,– шепнул Медвежонок,– а ты стукнешь!

– Угу!

И они бок о бок подошли к Волку.

– Давай! – шепнул Ослик.

– Ты первый, ты должен его оглушить.

– Зачем? Он и так спит.

– Но он проснется, когда я его укушу.

– Вот тогда я его и стукну.

– Нет,– сказал Медвежонок.– Ты главный – ты должен первый.

Ослик осторожно стукнул Волка по голове. Волк заворочался и повернулся на другой бок.

– Ну вот и убили,– сказал Ослик.

– Действительно...

– А зачем?..

– Если б не мы его, так он бы нас!

– Ты думаешь?

– Ну конечно же – сказал Медвежонок, – он бы непременно нас съел.

– А если б не съел?

– А что бы он с тобой делал?

– Не знаю – сказал Ослик.

Они возвращались с войны в предрассветных сумерках когда большая лесная роса лизала им ноги.

"А Волк лежит под елкой – думал Ослик,– совсем убитый".

– Зачем? – сказал он. – Лучше бы сидеть дома.

– Ты же на войне, – сказал Медвежонок...

Лесная полянам как парным молоком, была до краев залита лунным светом. Возле луны, как гнилушки возле старого пня, шевелились звезды.

Заяц сидел посреди поляны и был совсем голубой. Заяц играл на свирели старинную французскую песенку. "Ля–ля! Ля–ля!" – мурлыкала свирель. И старый облезлый Филин улыбался.

Филину было сто лет, а может, больше, но теперь он вспоминал разные страны и улыбался.

"Как это было давно,– думал Филин.– Так же светила луна, так же сидел посреди поляны Заяц, так же осыпались звезды и играла свирель. Потом поднялся туман. Заяц исчез, а свирель играла..."

"Играй, играй, свирель! – думал Филин.– Я бы съел твоего Зайца, но у меня осыпались перья... И потом – все равно придет другой Заяц, сядет посреди поляны и заиграет на скрипке".

Так думал Филин, живший в молодости во Франции, убивший полторы тысячи зайцев и составивший лучшую в мире коллекцию заячьих свирелей, скрипок и барабанов.

"И кто их тянет за уши? – снова подумал о зайцах Филин.– Кто их вытягивает на открытые лунные поляны, кто их заставляет ночи не спать – репетировать, чтобы потом пять минут играть среди лесной тишины? . . "

"Ля–ля! Лю–лю!" – пела свирель. И Заяц поголубел до того, что у него стали прозрачными уши. Ему было так хорошо, что он весь хотел стать прозрачным, как лунный свет; чтобы его совсем не было; чтобы была одна луна, играющая на свирели.

"Однако,– думал Филин,– этого Зайца не скоро съедят. Я его почти не вижу. Знать, много он репетировал, коль может так уйти в свирель, что из нее торчат одни его уши. Знать..."

Филин прикрыл глаза, а когда через мгновение открыл их. Зайца уже не было.

Тысячи лунных зайцев скакали но поляне и у каждого из них в прозрачной лапе была свирель, скрипка или барабан из коллекции Филина.

"Ля–ля! Ля–ля!"

" Пи–пи–пи–пи!"

"Бам–бам!" – пели свирели и скрипки и бил барабан.

И каждый прозрачный Заяц на своем прозрачном инструменте играл старому Филину старинную французскую песенку.

Когда подошла зима. Ослик решил сшить себе шубу.

"Это будет чудесная шуба,– думал он,– теплая и пушистая.

Она должна быть легкой, но обязательно с четырьмя карманами: в карманах я буду греть копыта. Воротник должен быть широкий, как шаль: я буду заправлять за него уши. Когда у меня будет шуба, я войду в лес, и никто меня не узнает.

"Кто это, – крикнет Ворона, – такой лохматый?"

"Это Изюбрь!" – скажет Белка.

"Это ПТИ–ПТИ–АУРАНГ!" – скажет Филин.

"Это мой друг Ослик!"" – крикнет Медвежонок, и засмеется, и весь покувыркается в снегу, и тоже станет непохожим; а я его назову УУР–РУ–ОНГОМ, и все не поверят, кроме нас с ним...

Хорошо бы сшить шубу не из меха, а из ничего. Чтобы она была ничья: ни бобровая, ни соболья, ни беличья – просто шуба. И тогда я буду греться в ничьей шубе, и никто не будет ходить голым. А Волк скажет: "У кого ничья шуба – тот ничей"". И никто не будет говорить, что я Ослик: я буду – НИКТО В НИЧЬЕЙ ШУБЕ. Тогда ко мне при– дет Лис и скажет: "Послушай, НИКТО В НИЧЬЕЙ ШУБЕ, а ты кто?" – "Никто""– "А в чьей ты шубе?" – "В ничьей". – "Тогда ты – НИКТО В НИЧЬЕЙ ШУБЕ",– скажет Лис. А я посмеюсь, потому что я–то буду знать, что я Ослик.

А когда придет весна, я пойду на Север. А когда и на Север придет весна, я пойду на Северный полюс – там–то никогда не бывает весны...

Надо сшить шубу из облаков. А звездочки взять вместо пуговиц. А там, где темно между облаками, будут карманы. И когда я туда буду класть копыта, я буду лететь, а в теплую погоду ходить по земле.

Хорошо бы такую шубу сшить прямо сейчас же, вот прямо сейчас. Влезть на сосну и положить копыта в карманы. И полететь...

А потом, может быть, пойти по земле... Вот прямо на эту сосну".

И Ослик полез на старую сосну, и влез на самую верхушку, и сложил копыта в карманы, и полетел...

И сразу стал – НИКТО В НИЧЬЕЙ ШУБЕ.

"Неужели все так быстро кончается? – подумал Ослик. – Неужели кончится лето умрет Медвежонок и наступит зима? Почему это не может быть вечно: я, лето и Медвежонок?

Лето умрет раньше всех, лето уже умирает. Лето во что–то верит, поэтому умирает так смело. Лету нисколько себя не жаль – оно что–то знает. Оно знает, что оно будет снова! Оно умрет совсем ненадолго, а потом снова родится. И снова умрет... Оно привыкло. Хорошо, если бы я привык умирать и рождаться. Как это грустно и как весело!.."

Медвежонок зашуршал опавшей листвой.

– О чем ты думаешь? – спросил он.

– Я?.. Лежи, лежи,– сказал Ослик.

Теперь он стал вспоминать, как они встретились, как под проливным дождем пробежали весь лес, как сели отдохнуть и как Медвежонок тогда сказал:

– Правда, мы будем всегда?

– Правда.

– Правда, мы никогда не расстанемся?

– Конечно.

– Правда, никогда не будет так, чтобы нам надо было расставаться?

– Так не может быть!

А теперь Медвежонок лежал на опавших листьях с перевязанной головой, и кровь выступила на повязке.

"Как же это так? – думал Ослик.– Как же это так, что какой–то дуб разбил Медвежонку голову? Как же это так, что он упал именно тогда, когда мы проходили под ним?.."

Прилетел Аист.

– Лучше?..– спросил он.

Ослик покачал головой.

– Как грустно! – вздохнул Аист и погладил Медвежонка крылом.

Ослик снова задумался. Теперь он думал о том как похоронить Медвежонка, чтобы он вернулся, как лето. "Я похороню его на высокой– высокой горе,– решил он,– так, чтобы вокруг было много солнца, а внизу текла речка. Я буду поливать его свежей водой и каждый день разрыхлять землю. И тогда он вырастет. А если я умру, он будет делать то же самое, – и мы не умрем никогда..."

– Послушай,– сказал он Медвежонку,– ты не бойся. Ты весной вырастешь снова.

– Как деревце?

– Да. Я тебя буду каждый день поливать. И разрыхлять землю.

– А ты не забудешь?

– Что ты!

– Не забудь,– попросил Медвежонок.

Он лежал с закрытыми глазами, и если бы чуть–чуть не вздрагивали ноздри, можно было бы подумать, что он совсем умер.

Теперь Ослик не боялся. Он знал: похоронить – это значит посадить, как деревце.


– С тобой и поразговаривать нельзя, – сказал Ежик.
Медвежонок молчал.
– Что ж ты молчишь?
Медвежонок не ответил.
Он сидел на крылечке и горько плакал.
– Глупый ты: мы же с тобой  б е с е д у е м, – сказал Ежик.
– А кто будет Медвежонком? – всхлипывая, спросил Медвежонок.