"Когда я работал психотерапевтом (это было давнодавно, более двух лет назад), меня особенно волновало, что происходит с успешными случаями. И я решил сам стать таким случаем. Честно спросив себя, чего я хочу, и честно ответив, я уехал на юг, купил велосипед и с тех пор редко наблюдал два заката через одно окно..."

Местами один из любимейших мною авторов. С завидной остротой и самоиронией запросто описывает такие механизмы и затрагивает такие темы, что внутри всё просто съеживается в комочек... Так что всем, нестрашащимся получить здоровый(!) психотерапевтический шок, можно сказать, посвящается.))

"Моя мама хотела, чтобы я был летчиком, мой папа хотел, чтобы я был водолазом, и поэтому я – шизофреник". "В общем, выбирай, либо прищемим яйца дверью, либо посадим голой задницей на сковородку". Это – из аптечки психотерапевта.... ( Д.Соколов "Лоскутное одеяло..." )

По–правде говоря, не нашёл ничего лучшего, чем привести здесь один из "лоскутков" из книги автора. Любопытствующих же – приглашаю почитать странички Об авторе и Автобиография на официальном сайте Дмитрия Соколова. ( LikeFeo )

Я ПОДЛО УМНЕЛ. Что я имею в виду: я много спорил с учителями, пока учился в школе, по идеолого–политическим вопросам, но лучшие – настоящие – убийственные – аргументы пришли мне в голову уже только на первом курсе. Додумайся я до них на год раньше – а мальчиком я был честным, всё бы им высказал, – я мог бы и не закончить родимую школу. (Впрочем, что бы случилось? Штрафбат? Очередной шантаж.) Позже, в университете, я только туманно понимал глубокую неадекватность программного обучения своим реальным нуждам, и увидел всё ясно – только когда университет закончил. Сейчас я не смог бы участвовать во всей той порнографии экзаменов – даже не из–за недостатка знаний, а больше из–за ясного различения между собой и системой. Но поди ж ты – во всё это я врубился уже с дипломом в кармане.

Напрашивается вопрос: что мне мешает сейчас?

Ты.

Ты, каким я представляю тебя и каким ты себя, (()), представляешь.
Иными словами, фантазия. С одной стороны. Еще с одной – надежда на гонорар (больше в эмоциональной – отношенческой – форме).

Возрастной рубеж – я прилип к мысли, что поумнею в сорок лет.

Может быть, жизнь моих родителей.

красиво, глубоко и безопасно. Как съесть конфету, не разворачивая обертки.
Обертка, конечно, не то чтобы очень красива, но она... как бы это сказать... АБСОЛЮТНО СОЦИАЛЬНО ПРИЕМЛЕМА. Ей, лучший символ нашей цивилизации – обертка. Коробка, пакет, логотип, стикер, наклейка, рекламный щит, проспект, обложка, резюме, аннотация, curriculum vitae, эмблема, сувенир, погоны, косметика.
Когда мне становится трудно, я иногда спрашиваю себя: а в каком мире ты хотел бы жить, в совершенном или в несовершенном? Отвечаю: в несовершенном – и успокаиваюсь.
(А интересно, в совершенном мире – там что, нет обложек? Скорее, там нет конфет.)
Теперь я хочу поделиться, кого я ПО–НАСТОЯЩЕМУ ненавижу. Тех, кто, когда я говорю, что написал книгу, спрашивают: "Сколько страниц?". Они и меня хотят съесть, не раскрывая обложки.






Философ высмеивал людскую глупость. Обезьяна жила в джунглях. Художник был привлечен к иллюстрированию работ философа, и нарисовал глупую обезьяну, которая ловила в реке отражение луны. Философу очень понравилась картина, и он заказал с нее репродукцию, которую повесил у себя в спальне.
Ночью обезьяна проснулась на ветке дерева. Прямо над ней сияла огромная совершенно круглая луна. Она долго не засыпала и смотрела на нее.
В ту же ночь философ проснулся в своей постели. В полутьме спальни выделялся круг луны на картине. Он долго не спал, рассматривая эту луну – отражение отражения.






Менты, проститутки, политики, учителя. И психотерапевты. Это – столпы человеческой ограниченности, они отмечены печатями неприкасаемости, ибо живут слишком близко к табу. Менты – к табу на агрессию. Проститутки – к табу на секс. Политики – к табу на власть. Учителя – к табу на целостное восприятие и свободное поведение (детское). Психотерапевты – к табу на самоосознавание.
Все эти люди окружены порнографическим вниманием, то есть за ними обожают наблюдать из безопасного укрытия.
А ведь есть еще литературные критики. Господи, я и к ним причастен...






Предположим, я хочу скрыть себя самого.
«Хочешь скрыть лицо – выйди голым».
Уменьшим круг: я хочу скрыть страх перед собственной душой. Кто ее знает, что она выкинет. В любом случае, я хочу остаться на коне.
Вот тут и начинаются проблемы.
«Доктор, у меня это».
Нет, вот как: «Доктор, у меня эго!» Оно хочет остаться на коне.
А конь об этом не знает.






Если он есть – больше уже ничего не надо. Смысл жизни обеспечен. Он во всем виноват. Ему надо подчиняться, но его же можно бесконечно динамить. Утро начинается с «надо!» Вечер заканчивается обещанием «завтра!» Все проблемы со структурированием времени, с оправданием бытия, с выбором – решены заранее.
Его надо любить.






Красавица и Чудовище, Beauty and Beast. Счастливая концовка заключается в том, что змей оказывается принцем, то есть человеком, и они воссоединяются. Можно представить себе, что не менее счастливый конец может образовывать превращение девочки в змею. То–то я смотрю, на психологических группах участники–то всё больше женщины (и чисто женские группы – не редкость), а ведущие – мужчины. Э–э, Александр Борисович! Вы – змей! Что есть ваши теории и разговоры о повзрослении? Да это же соблазнение чистой воды! «И сказал змей женщине: отведай от этого дерева». Со всеми вытекающими отсюда последствиями: отделение, индивидуация, изгнание из инфантильного рая. Чего ваши пациентки вполне оправданно и боятся. Они не знают о том, что наги, они не знают, что они отдельны от мира, семей, «личной» и «профессиональной» жизни. А вы их с удовольствием тыкаете в это носом. Причем, естественно, никакие уговоры и объяснения тут не действуют, это и Будда понимал, и Вы прекрасно понимаете. Только личный опыт.
«Что ТЫ чувствуешь?»
«Что ТЫ думаешь?»
«Да ничего я не думаю, отстаньте…»






Пока нет отчаяния – корова стоит на лугу и жует травку.
Как может Господь направить корабль слепого мореплавателя? Либо сильным ветром, либо берегом, не пускающим дальше. Отчаяние подобно берегу – так дальше плыть нельзя. Плыви в другую сторону; либо сойди.
Как может душа моя достучаться до меня? (Какие страшные слова.) Ей приходится прибегать к отчаянию. Страна, в которой народ ходит на забастовки, конечно, беднее той, где все уже договорились, но счастливее и свободнее той, где... понятно.






Ей нужно только одного: быть, и это ее единственное качество, и его невозможно у нее отнять. Она живет не во времени, она существует в вечности, и если это перевести на язык ограниченности и времени, то ей не фиг делать целую вечность. Как соглашается она играться во все эти игры? Она легкокрыла и ветрена, ей чудно, свободно, радостно. Ее не то чтобы втягивают – она может себе это позволить, войти в любой мрак и чушь, сойти в ад одномерности и зажатости, потому что это на время – на миг. Ее не так легко погубить, может быть, вообще невозможно.






«Скушай ложечку за папу, ложечку за маму, ложку за бабушку…» И вот я вырос, и скушал маму за папу, мой братик скушал папу за маму, теперь я кушаю себя за маму и папу...
Когда же – хоть ложечку – за себя?







– это песня! Это молитва! Нельзя точнее определить положение невротика по отношению к своему миру. «Ты этого не знаешь» – ты не знаешь, что там, не только за просветлением, но и просто за любой гранью дороги, по которой ты привык ходить. И никакая фантазия тебе не поможет узнать это, и никто тебе не расскажет. На самом деле, фантазия – которая у тебя, конечно, есть, – сильно затрудняет дело. Ты будешь водить карандашом по придуманной карте вместо того, чтобы встать и прийти туда, и ты будешь убеждать себя, что «становишься ближе» и «скоро уже пойдешь». Отсутствует опыт, и никакое представление об опыте его не заменит.
«О, если я начну выполнять свои желания – такое будет!...» – «Ты этого не знаешь!»
«Стоит мне дать волю своему гневу...» – «Ты этого не знаешь!»
«А как живут люди, освободившиеся от игр?» – «Ты этого не знаешь!»
«Что такое просветление?»
Тишина. Он ушел. Ответь себе сам.







Я вам сразу сказал: не трогайте мою маму! Я сразу решил, что про свою маму вам ничего не расскажу. Так и понял: вы уцепитесь, будете обсасывать. А так вы скажете, что я закрываюсь, что отрезаю целую область, и уж конечно, самую важную… Пусть! Я вижу, как вы меня ловите на этом, раз за разом, тыкаете носом в следы: «Чьи? Чьи?» – а я молчу, глупо улыбаюсь..."
Увы – мама вдали, а вот интроекты внутри, иные как Цербер, иные как Харон, встречи с ними не избежать. И встреча эта часто похожа на сон, в котором хочешь бежать или драться, но тело не движется. А победа в этой встрече переживается как предательство, моральное падение и микропсихоз.
Это праздник падения маски, так прекрасно выраженный во сне про арабское кафе. Она выдает агента и выдает себя, когда случайно (случайно?) рвет газету – оболочку, покрытую чужими словами, лозунгами и прочей дрянью, – и под ней вдруг оказываются деньги – символ энергии. Теперь она сможет купить себе что–нибудь получше, чем та чашка кофе, до краев наполненная мутью.






Сколько я ни думаю над этой фразой, всё мало.
Андрей не крикнуть на мать не может (он это делал тысячу раз), он не может выйти из позиции притесняемого, где так удобно. Ну что ж, что всю жизнь приходится скучать. Зато известно – кто виноват, а это гораздо важнее.
А когда он захочет выйти... Иногда я думаю о тех резиновых фигурах директоров, которые, как все знают («Почему–то в России никто не знает, отчего умер Пушкин», а про это все знают), устанавливаются на японских фабриках. Очень унизительный способ подъема производительности труда, с одной стороны. С другой... Совместно с клиентом изготовить фигурки родителей (или обязать приходить с готовыми?) и дубасить. Даже мне сейчас это кажется слишком круто. Но надо полагать, эффект был бы потрясающим. (То, что я тушуюсь перед этой идеей, только показывает, насколько я невротик, то есть путаю образ с реальностью. Бить не родителей! Бить по резине!)
Родители – самые незнакомые и малоизвестные существа. Кому они нафиг нужны, живые, если так властен, значим и всесилен их ОБРАЗ?
«В сорок лет в мою комнату вошла незнакомая женщина. И я узнал ее. Это была моя мама».






В нем работал миллион людей. Входя туда, каждый должен был надеть маску, а выходя оставлял ее на вешалке. Однажды ночью Дом качнуло землетрясением, маски попадали и перемешались. Но у многих маска давно отпечаталась на лице. Эти наутро легко отыскали свои маски и пошли работать. А остальные обрадовались и разбежались.






Душа не имеет пола, и всё же у мужчин она скорее женского рода – вытесняемого (сколько надо вытеснить из себя женского, чтобы стать мужчиной).
Женщины так редко упоминаются в дзэнских притчах, что я хочу заниматься чем–нибудь другим. Великий Уммон сказал, что Будда – это палочка–подтирка (с засохшим дерьмом); ему ли бояться женщин? Тем не менее я не читал ни одной истории, в которой монах бы влюблялся, занимался сексом или мучился от отсутствия этого.
Про каждую свою подругу мне хочется написать книгу. Про друзей – нет, не очень. Они были боязливыми и скучными – во всяком случае, такой стороной ко мне поворачивались.
Я полностью согласен с Блайсом, который пишет, что «женщинам дзэн присущ от рождения, тогда как мужчинам навязывают дзэн обстоятельства». Хотя эти слова верны лишь наполовину – ведь мы с ним оба мужчины.






мне кажется психологическая наивность.
Под психологической наивностью я понимаю невнимание к бессознательному, неприятие внутреннего мира, агрессивное отторжение души.
Даже психологи, как правило, больше уверены в существовании денег и атмосферы, чем в существовании и постоянном функционировании бессознательного.
Даже искусство XX века во многом отражает – питается – и подавлено той же агрессией к душе. Глядя на абстракционистскую (словечко то какое!) картину, человек облегченно вздыхает: так вот она какая, душа, если дать ей волю! За такое (вещественное доказательство) правоты своей установки сознания не жалко и тысячи долларов.
Долларов! Долларов! Внутренние царства брошены во славу внешних. Мы все – колонисты, орудующие в чужих странах. Мы не только не знаем своего языка, мы не знаем о его существовании. Это и есть психологическая наивность, поддерживающая – обеспечивающая – маниакальную устремленность во внешний мир.
Что там в Сирии, мой Постум, или где там?
Неужели до сих пор еще воюем?
Как ответил бы Пригов, воюем, воюем понемножечку.





– что она не пытается подыграть читателю (клиенту) в том, что он идиот. Читатель испуганно обижается. Конечно, хочется повиснуть на дяде руками и ногами. Теперь представьте, что дядя – инструктор по плаванию.
Основная причина этой беды – боязнь побыть "дураком", пожить в состоянии непонимания.
Один из моих пациентов как–то достал меня и всю группу вопросом: «Как это так – самообман? Как может человек обманывать сам себя?» Все отвечали, всем нравится умными побыть, и так продолжалось чуть не целый час, пока все не устали, а он так ничего и не понял; тогда перешли на другую тему, что–то типа как ходить туда, куда ходить совсем не хочется, вроде обязательных дней рождений. Но этот парень не любил выходить из центра внимания. И он своего добился, всего только поделившись способом, как он решает подобные вопросы. «Я беру монетку и загадываю, скажем, орел – пойду, решка – не пойду. И кидаю, пока не выпадет нужное».





Невербально пообещать и не дать – это и там, и там принято. «А кто что обещал?» А никто – ничего, так, глазками водили, губки прикусывали. Интересно, что никто не способен остановиться, и уже в самой не той атмосфере, с совершенно ненужными людьми она нежно водит пальчиком, а он глубокомыслит по поводу. То–то они так схлестнулись. Потом он скажет: «А ты что, ожидала, что я буду твоим папой? Невроз переноса. У меня своя дочка есть». А она ничего не скажет, стянет на прощание губки и отвернется, взмахнув челкой. Кокетка? Мадонна всеобщей сублимации!





     "Нам всем грозит свобода,
      свобода без конца..."
В Тибетской книге Мертвых описано, что происходит с душой (ой, какое слово скользкое! Бр–р–р!) после смерти. Вкратце: в момент смерти она испытывает максимальное открытие истинной сущности мира, наполняется безошибочным знанием и светом; позже (на протяжении семи недель после смерти) ее начинают покрывать иллюзии, мучая ее всё более болезненными кошмарами, пока наконец она не погружается в них полностью, притягивается поэтому к миру и вовлекается в зарождающийся при сексе плод...
Вот так оно примерно и происходит с пресловутым просветлением.
      "До просветления я носил воду и колол дрова.
      После просветления я ношу воду и колю дрова."
      Едрена вошь!






для страдающих манией величия.
(Надо отдать Гамлету должное – он все же двигался от неосознанных убийств к осознанным).
Быть или не быть? – а точнее: Уехать или остаться? – а точнее: Брать зонтик или не брать зонтик? Даже на последний вопрос ответ дает элементарная забывчивость или заботливая бабушка.
Не достичь ли мне просветления к началу марта? Не возвыситься ли мне духовно? Тьфу, злость берет.
Но поди ж ты – сколько людей так СЕРЬЕЗНО раздумывают.
Сколько людей НЕ УВЕРЕНЫ, что у них есть внутренний мир!
Сколько людей думают, что бессознательное ОТКРЫЛИ сто лет назад!
Надо подойти к ним поближе и рассмотреть их в лупу. Что–то же там есть, кроме гусиной кожи!





"Моя мама хотела, чтобы я был летчиком, мой папа хотел, чтобы я был водолазом, и поэтому я – шизофреник". "В общем, выбирай, либо прищемим яйца дверью, либо посадим голой задницей на сковородку". Это – из аптечки психотерапевта.
Кёгэн – любимый мной за то, что однажды сжег все свои книги и конспекты (до этого он был известным комментатором буддийский сутр) – задал однажды ученику такой коан:
"Оно подобно монаху, который висит на дереве, уцепившись зубами за ветку; ни руками, ни ногами он не может достать до других веток. В это время под деревом появляется еще один человек и спрашивает, в чем смысл прихода Дарумы с Запада. Если первый не ответит ему, он не выполнит свой долг; если же он ответит, он простится с жизнью. Что ему делать?"
Монах Сё продолжил это так: "Я не спрашиваю у вас, когда вы уже висите на дереве. Что вы скажете, когда вы еще не начали взбираться на него?"
Позитивист Блайс прокомментировал это так (игра называется "Внимание, правильный ответ!"): "Главное – не ожидать результатов".
Мумон написал по этому поводу очень близкие мне слова: "Хотя твои речи текут, словно реки, они никому не нужны".
Саша Ройтман дал шикарный ответ – он вынесен в начало лоскутка – никогда не слышав коана.
Мне же это состояние (висеть, уцепившись зубами за ветку, болтая руками и ногами) что–то навязчиво напоминает...





царственную церемонию:
вопрос – ответ – просветление (отмечаемое поклоном либо криком). Во что они все игрались?
Что хотел сказать Рэндзай своим ответом? Что просветление не зависит от усилий человека, как приход ветра не контролируется травой? Очень слабая мысль. Возможно, он хотел обратить внимание на то, что это происходит постоянно, не проходит дня, чтобы этого не случилось тысячу раз? Может быть, но и это вяло и слишком нравоучительно. Возможно, он хотел сравнить существо человека с тем, что первично в этой паре – с травой, которая там всегда, в то время как ветер то есть, то нет, неизвестно куда и откуда, да и существует ли он, когда нет травы, чтобы отметить его движение – большой вопрос. Это уже интереснее. Смотрите, этот Рэндзай всё же был умным человеком! Не переоценивал ли он покорность травы? Или настойчивость ветра?
Он хотел вдохнуть в своего ученика так много, что, кажется, порядком его надул.
Ветер пронесся, трава поклонилась – что может быть прекраснее?
Какое счастье, что там не было моего учителя! Михал Михалыч заставил бы бедного Рюнзю два часа отвечать на вопрос, как уходит просветление. А действительно, как?
Просветление приходит, но ты не там.
Просветление уходит, но этого не заметишь.
Ветер пробегает по траве,
и зажигается костер страданий.





есть «ветер–пробегающий–по–траве» или «трава–клонящаяся–под–ветром», и это одно и то же. Есть волнение линий, сливающееся с облаком красок. Жук видит это по–другому. На костре страданий горит человек, раскалывающий мир на куски своим дуалистичным мышлением. Он думал его так проглотить, но не не вместил желудок, и вот он стоит посреди пережеванного мира, гнусно ощущая себя объектом среди объектов, а ветер–пробегает–по–траве (или вентилятор–дует–на–занавески)...
А кто зажигает этот костер страданий? Ну–ка, ребята, хором:
«МЕНЯ ТАК ВОСПИТАЛИ!»
Молодцы!





В любимом городе N проводил я как–то семинар, посвященный всё тому же самоосознаванию. В последний день у одной участницы, женщины средних лет, был день рожденья. Я дарю ей свою книгу, она просит подписать. Сижу, думаю. Вдруг она говорит: «А знаете, напишите мне, пожалуйста, ту фразу, которую мы вчера хором повторяли. Такая замечательная фраза». Я сижу и не могу вспомнить – что–то мы правда вчера декламировали, а вот что? Она говорит: «Подождите, она у меня где–то записана». Роется в бумагах. Я сижу тихо, я вообще тогда работал до звонка, а потом слегка умирал. Потом она восклицает «Ага!» – и показывает мне листик, а на нем написано: «Нас во все времена кто–то вел».
Тут уж я, конечно, вспомнил. Вчера у меня – с другой участницей – была долгая и утомительная битва. Совсем не хотел человек за себя думать. Ну и я ей: «По чьим же заветам вы живете?» А она: «Неважно по чьим». Я: «Вот как?» И тогда она: «Так было всегда. Нас во все времена кто–то вел».
Я просто обрадовался такой фразе (выдала! всё же уже убеждение, а не болтовня), и попросил: «Давайте мы сейчас все несколько раз повторим это хором». Автор фразы отказалась ее повторять, еще кто–то сжал губы, но, в общем, худо–бедно, мы несколько раз, и я громче всех, продекламировали: «Нас во все времена кто–то вел! Нас во все времена кто–то вел...»
Вот такая замечательная фраза, она протягивает мне ручку и просит надписать – совсем серьезно, а не в шутку. Я смотрю на нее и вижу утес, для которого жалкие птицы иронии не значат ничего. Они могут кричать над ним, биться о него грудью или вить в нем гнезда – утес неколебим.
Я взял свою книгу и вывел на титульном листе «замечательную фразу». Только – совсем как здесь – заключил ее в кавычки. От себя самого. И подписался.





Свой последний день в детской поликлинике я провел довольно весело. Последние две сессии были просто прелесть. Вначале пришла пара – он и она – якобы посоветоваться о ее ребенке, которого она забирала от отца. Они уходили каждый из своей семьи, она – со своим семилетним, что ли, сыном, а он оставлял по себе полугодовалого ребенка. Любовь. Видно было, что это ее первое взрослое решение за жизнь. Полгода назад она бы про такое говорить не стала. «Такого со мною случиться не может».
Но гораздо больше я запомнил самую последнюю семью. Они уже приходили когда–то – мама с 11–летней дочкой, мама на нее жаловалась, учеба, помощь по дому, девочка молчала, мы кое–как поговорили с мамой, и я предложил им прийти всей семьей. Бац – пришли. Плюс ее муж (отчим девочки) и бабушка – мамина мама. Отлично. Вероятно, чтобы оправдать серьезность такой концентрации взрослых в одном кабинете детской поликлиники, жаловаться они стали гораздо круче. Опять, всё сводилось к тому, что она не помогает по дому и имеет двойку по английскому. Хорошо. Я их дразню: как же так выходит, что они такие ответственные, а один ребенок безответственный, они такие умные, а девочка такая не очень, и при этом они так волнуются, а девочке хоть бы хны. Они кипятятся, отчим аж кричать начинает. Я говорю: «Фигня, что–то тут не то. Три взрослых человека и одна проблема – ребенок». «Да, – буйствует отчим, – так мы волнуемся за ее будущее!» А я говорю: «А у вас всё с будущем в порядке». Он кричит: «Да, в порядке!» Я продолжаю подначивать: «И вот вы – человек, у которого нет проблем, и волнуетесь за нее, потому что просто такой ответственный». У него аж кулаки сжимаются, и он начал даже говорить что–то про то, что на зоне за такой базар приходится отвечать (и мир, полный ответственности и обтянутый колючей проволокой, становится еще одной метафорой, повисшей в воздухе). Отлично. В конце концов, отчим выбегает из кабинета. Тут базар резко меняется. Бабушка заявляет о своем категорическом несогласии с политикой родителей. Мама вдруг всё понимает. Крайним оказывается отчим и в воздухе повисает невысказываемая мысль о том, что с ним давно пора развестись. Но у меня уже нету времени. На последние пять минут я прошу остаться в кабинете только девочку. Мама с бабушкой выходят.
Она молчала весь час. О чем я могу успеть с ней поговорить? Наудачу я спрашиваю, чем она любит заниматься. Она говорит, что ходит в художественный кружок в музей Востока. Я не верю своим ушам. Я обожаю этот музей. Но пока не спешу. Я начинаю ее спрашивать, хорошо ли знает японский и китайский залы (мои любимые). Она говорит, что да. Я устраиваю экзамен. Резные шары из кости; надгробные фигурки; коробочки для сверчков; тарелка с разноцветными лошадьми; нэцки; она знает даже картину «Обезьяны, ловящие в реке отражение луны»! Я так восхищен ею, как Веничка – своим младенцем, который знал букву «Ю». И эти придурки так ее мурыжат из–за школьного английского! (надо ли говорить, что я аккуратно проверил, как английский знают они – конечно, никак). Времени уже совсем не оставалось. Я вытащил свою книжку, подарил ей, а потом сказал:
«По–моему, ты умница. Ты не очень обращай на них внимание. Успокой, отвлеки. И главное – не пускай внутрь то, что они про тебя говорят». Она кивнула, как будто точно понимала всё, что напроисходило здесь за последний час.
«Ну, привет».
«До свиданья».

Всегда рад любым вашим конструктивным ;) отзывам и предложениям
(как по поводу представленного материала, так и просто по тематике сайта).
Поделиться своим мнением всегда можно в Гостевой книге или по e-mail.