Д.С.Лихачев родился 28 (15) ноября 1906 г. в городе Санкт-Петербурге. По отцу - православный, по матери - старообрядец (раньше в документах писали не национальность, а вероисповедание)

На примере биографии Лихачева видно, что потомственная интеллигентность значит не меньше, чем дворянство.

Отец Дмитрия Сергеевича, братья, вся их семья была в основном инженерной.

Отец - Сергей Михайлович Лихачев, был главным управляющим почт и телеграфов в Петербурге.

Мама - Вера Семеновна Лихачева, урожденная Конаева. Как всякая нормальная дама, она нигде не работала.

Дмитрий Сергеевич придавал большое значение своей семье - детство многое определяет в каждом из нас.

Дом, где он родился, на Английском проспекте, еще цел, но Дмитрий Сергеевич не любил его навещать: квартира была темной. Жили так: когда кончался учебный год - переезжали на дачу. К сентябрю нанимали новую квартиру, обычно у Мариинского театра, чтобы ходить на балеты.

«Мой отец любил снимать, - вспоминал Дмитрий Сергеевич, - Всегда снимал каким-то совершенно допотопным аппаратом, но снимки получались изумительные. Все мое детство запечатлено в фотографиях».

Семья была дружной, крепкой. Одно из свидетельств крепости семьи - существование «семейных» слов, шуток и поговорок.

Его бабушка по матери и ее верная Катеринушка (няня) любили вставлять в свою речь пословицы и поговорки (всегда как шутку), и эти обычные для всех шутки своей понятностью именно в тесном семейном кругу как бы служили удостоверением прочности семейного быта.

Особое слово хочется сказать об еще одном домашнем воспитателе Д. Лихачева. Звали его Катеринушкой. Катеринушка нянчила его мать, его братьев. Она была как родная для семьи Лихачевых. Чуть что нужно - и появлялась в семье Катеринушка: заболеет кто серьезно и нужно ухаживать, ожидается ли ребенок и нужно готовить и шить для него чепчики, подгузнички и т.п. или заневестилась девушка и надо шить приданое - во всех этих случаях появлялась Катеринушка, устраивалась жить и как своя вела всю подготовку, рассказывала, говорила, шутила, пела со всем семейством старинные песни, вспоминала про старое. Счастье входило вместе с ней в семью. Маленький Митя Лихачев был спокойным мальчиком, несколько философского склада, он не любил волновать родителей.

В 1915 году Дима Лихачев поступил в гимназию Карла Мая, лучшую в Петербурге. В свое время в ней учились А. Бенуа, Я. Френкель, Л. Успенский и др. класс, как вспоминал Дмитрий Сергеевич, был разношерстным. Учились вместе и внук Мечникова, и сын банкира Рубинштейна, и сын швейцара…

«1900-1921 гг. - это время, сложенное из творческих и духовных вершин, это сумма имен и произведений. Необычайная напыщенность самого быта гуманитарными интересами, искусством. Растворенная в воздухе жизни культура рождала дух общения, необыкновенное чувство „общности“. Это было самое разговорное время, разговоры тогда были творчеством. Культура тогда была общением». (Д. С. Лихачев).

Школьные учителя дали Дмитрию Сергеевичу философское отношение к жизни. В школе, где он учился, поощрялось собственное мировоззрение. Модно было перечить существующим теориям. Например, Лихачев тогда сделал доклад в опровержение дарвинизма. Наивный, наверно, плохо замотивированный, но, во всяком случае, преподавателям это понравилось, хотя они были с ним не согласны. Он был карикатурист, рисовал карикатуры на школьных учителей. Учителя смеялись вместе со всеми и никогда не обижались. В этой школе поощрялась самостоятельность мысли, как бы воспитывалось непослушание. Это помогло противостоять дурным влияниям, прививало в какой-то мере бесстрашие: ничего не бояться в духовном смысле.

В конце 1919 г. родители перевели его из гимназии К. И. Мая учиться поближе к дому - ездить в переполненных трамваях на Васильевский остров стало невозможно, особенно после того, как в тесноте трамвая, пробираясь к выходу, Дмитрий Лихачев нечаянно попал рукой в запах чужого пальто и его схватили как карманника. Для мальчика это был большой стресс.

С 1919 г. по 1923 г. Д. Лихачев учился в советской трудовой школе им. Л. Лентовской. Эта школа оказалась воспитательным учреждением, единственном в своем роде. Она образовалась из учителей, изгнанных в начале десятых годов из казенных школ за революционную деятельность. Ученики в школе были в основном детьми левой интеллигенции. У директора школы была со времен ее основания подпольная библиотека революционной литературы, из которой он лично выдавал книги учителям и заслуживающим доверие ученикам старших классов. Это соучастие учителей и учеников в одном революционном деле создавало атмосферу единственного своем роде взаимоуважения и дружбы поколений. Состав учителей в школе был уникальный. В классах было менее 20-ти учеников, и они были с учителями как бы на равной ноге, делились с ними своими мыслями и огорчениями. Многие учителя приходили к ученикам домой, знакомились с родителями. В школе часто устраивались вечера для родителей. На постановки маленьких трагедий Пушкина, которые устраивал учитель литературы и глава школьного театра Л. В. Георг, приходили не только ученики и родители, но и просто знакомые, друзья и товарищи.

В школе существовали различные философские и литературные кружки, на их заседания приходили и преподаватели, и другие взрослые люди (чаще друзья и знакомые) и школьники.

Именно в это время формировалась личность Д. С. Лихачева и складывалось его мировоззрение.

Дмитрий Сергеевич оказался единственным в семье, кто отказался пойти по семейной профессии (инженера). Отец обиделся, но Дмитрий Сергеевич в 1923 году поступил в университет и стал студентом факультета общественных наук романо-германской и славяно-русской секции отделения языкознания и литературы.

Здесь Дмитрий Сергеевич прошел великолепную научную школу в семинарах профессора Д. И. Абрамовича и В. Е. Евгеньева-Максимова. Именно руководители семинаров привили будущему ученому любовь к тщательному исследованию первоисточников и трудоемкой работе с рукописями.

Будучи студентом, он предпочитал учиться не у «красных» профессоров, а у «старых» дореволюционных. Их лекции и «спецкурсы» будили мысль, будоражили душу, а «красная профессура» требовала от студентов лишь определенной идеологической установки.

Профсоюзная организация университета не благоволила Лихачеву. Однажды, после очередной чистки университета от незаслуживающих доверия студентов, «красный профессор» Назаренко встретил Лихачева в коридоре и не смог скрыть удивления: «Как? Вы еще здесь?».

Диплом Лихачев получить не успел. Его передали родителям. Сам же Дмитрий Сергеевич был осужден как член «тайного» студенческого кружка и отправлен на Соловки.

Хотя тайного ничего у них не было. Это был веселый студенческий кружок, который состоял из восьми человек, шутя они называли себя «Космической академией». Каждый «академик» старался перещеголять другого: каждый сочинял свой герб, выступал с докладами, самыми необычными и иногда чудоковатыми; например, о старой фотографии, об удовольствии чтения и прочих, казалось бы совершенно безобидных вещах.

Но, как значилось в материалах дела, Лихачев «сообщал статистические сведения о расстрелянных советской властью».

Лихачев тогда прочитал книжку французского журналиста Берро, который побывал в Москве и делился с читателями увиденным. Там же приводился список расстрелянных у нас по категориям: сколько крестьян, сколько военных и т. д. Этот «секрет» и раскрыл он своим товарищам.

Кроме того, у Лихачева произвели обыск и нашли белогвардейскую литературу.

Маленькое студенческое общество «Космическая академия» представляло двойную опасность. Абсолютно свободные собрания, полные юмора. Юмор тоже был опасен.

Позже Лихачев писал: «Наша „Космическая академия“ с точки зрения органов безопасности имела пугающее название … Когда нас арестовали, то это изображали как заботу о человеке: „Мы должны вас спасти! Вы окружены шпионами! Вы не осознаете опасности, которую представляете для советского государства тем, что много знаете! Мы вас спасем!“.

Шел 1928 год. Лихачева вместе с семью товарищами арестовывают и после девятимесячного тюремного заключения отправляют в лагерь на Соловках. Ему дали 5 лет лагерей.

Дмитрию Сергеевичу 21 год. С Соловков началась его юность.

Позже он вспоминал: „Ужасно было на Соловках - я болел сыпным тифом, голодал, страдал за родителей…“, „Здесь власть не советская, а Соловецкая. Сюда нога прокурора не ступала“ - внушали заключенным с первого дня.

Не раз пришлось пережить ему унижения от охранников и конвоиров. На „общих работах“ было трудно. Редко удавалось попасть на одну и ту же работу. Лихачев был и пилильщиком дров, и грузчиком в порту, и электромонтером на мехзаводе, работал в коровнике, был „вридлом“ - временно исполняющим обязанности лошади».

Но зато там он понял, что каждый человек - это человек. Уголовники дважды спасали ему жизнь: сначала «домушник» Овчинников, который на борту корабля посоветовал ему не спускаться в трюм (там узники скоро стали задыхаться и гибли); потом бандит Иван Комиссаров, который заставил урок вернуть украденный у Лихачева пропуск (утеря пропуска грозила карцером на Секирке, откуда редко кто возвращался). Самая зверская «наука» - знаменитая Секирка, где размещался штрафной изолятор. В церкви Вознесения Господня на Секирной горе под куполом находились балки, на которые, как на насест, загоняли проштрафившихся. Сиди - сколько сможешь. Обессиленные от голода и побоев, заключенные не выдерживали и нескольких часов такого сидения. Но самая мучительная пытка была для тех, кто выживал после падения. Искалеченного привязывали к бревну и спускали с горы по специально построенной лестнице. Внизу тело было уже бездыханным.

Затем Лихачев оказался в криминологическом кабинете и организовал трудовую колонию для подростков, разыскивал их по острову, спасал от смерти, заносил в листки их рассказы, собирал воровские слова и выражения.

Дмитрий Сергеевич первым «на зоне» обратил внимание на заключенных-подростков. Они иногда попадали в клещи Гулага в 12-14 лет (и становились жертвами гулаговских подонков).

Дмитрий Сергеевич рискнул тогда, в конце 20-х годов, внушить гулаговскому начальству, что такое положение в зоне просто недопустимо. Им нельзя жить в том окружении, где они беззащитны и беспомощны. Понятно, что рассчитывать на гуманность администрации лагеря особенно не приходилось. Поэтому Лихачев убеждал и тем, что потеря любой пары рук - урон плановым работам. Подействовало. На Соловках появились 2 специальных барака для малолетних заключенных.

Там даже написал свою первую научную работу «Картежные игры уголовников».

Тогда еще не было озлобленности уголовников против «политических». Такую озлобленность позже власти вызывали искусственно, натравливая одних на других.

Ссылки, которые должны были сломать, исказить неокрепший характер, но этого не произошло. Почему?

На этот вопрос лучше всего ответил сам Д. С. Лихачев. Он писал: «Было не только очень страшно, но и весело; все нравственные силы были напряжены, жизнь открылась вдруг какой-то важной стороной, время было бытием. Три обстоятельства в совокупности способствовали этому. Прежде всего, само место, Соловецкий монастырь… Эта святость места нас духовно поддерживала. Второе обстоятельство - это окружающие меня люди. На Соловки тогда сгоняли цвет русской интеллигенции: поэтов, мыслителей, художников, ученых, священников. Для меня это был больше, чем университет; что такое „серебряный век“ я понял там, встретившись с ним „персонально“… Я сосредотачивался не столько на внешних условиях существования в лагерях, сколько на людях, которые там были. А они сохраняли мужество, сохраняли культуру. И находили в культуре силу и спасение. Третье обстоятельство - моя молодость. 20 лет - самый творческий и продуктивный возраст. Все, с чем сталкиваешься в этом возрасте, воспринимается как начало, тебя питающее, все, что с тобой происходит, тебя обогащает, а не истощает, в этом возрасте ты все можешь творчески освоить, преодолеть, от проблем и трудностей только растешь…».

Все это помогло Дмитрию Сергеевичу не только пережить этот период, но и обратить его себе на пользу, и более того, на всю жизнь полюбить Русский Север. Через много лет под редакцией Д. С. Лихачева вышла замечательная книга «Соловки в истории русской культуры».

На Соловках Д. С. Лихачев провел 4,5 года.

Далее он оказался в качестве политзаключенного на строительстве Беломоро-Балтийского канала и в августе 1932 года, как «ударник Белгбалтлага» был досрочно освобожден с правом проживания на всей территории СССР.

Из всей этой передряги он вышел с новым знанием жизни и с новым душевным состоянием. То добро, которое он сделал сотням подростков, сохранив им жизнь; да и многим людям; добро, полученное от самих солагерников, опыт всего увиденного - создали какое-то очень глубоко замеченное в нем спокойствие и сохранили душевное здоровье.

Лихачев возвращается в Ленинград. Долго не может найти работу.

К тому же чудом не погиб от тяжелой язвенной болезни. Несколько месяцев пришлось провести в больнице. Наконец, устроился в типографию «Коминтерн» корректором по иностранным языкам. Через 2 года перешел в издательство Академии Наук СССР, где его назначили «ученым корректором». Здесь у Лихачева возник интерес к текстологии, в частности, текстологии печатных изданий.

В 1935 г. произошло важное событие в личной жизни Дмитрия Сергеевича. Он женился на Зинаиде Александровне Макаровой, с которой в любви и согласии прошел всю свою жизнь.

В 1937 г. в семье Лихачевых родились дочери-близнецы Вера и Людмила. Жизнь налаживалась, входила в свое нормальное русло. В 1936 г. по ходатайству президента АН СССР с Лихачева была снята судимость. А через 2 года Дмитрий Сергеевич стал научным сотрудником Института Русской литературы (знаменитого Пушкинского дома). С этого момента он стал специалистом по древнерусской литературе. За полтора года он сумел сделать диссертацию на тему «Новгородские летописные своды XVII века». И в 1941 г. ее защитил, став кандидатом филологических наук. Но мирные планы разрушила начавшаяся война…

Когда началась война, Лихачев пришел на призывной пункт, но был категорически отклонен медицинской комиссией (из-за давней - с 16 лет - хронической язвы желудка). Остался в Ленинграде, в Пушкинском доме. Продолжал работать с древнерусскими текстами.

Блокада стала проверкой для всех человеческих характеров. Голод, смерть близких - все это выпало на долю многих ленинградцев, не обошло стороной это и Дмитрия Сергеевича (у него на руках умер отец от истощения). Позже Лихачев писал: «Самая черная полоса в моей жизни - блокада. Ужас, который представить себе невозможно, если не пережить».

Мы не имеем права осуждать тех, кто из-за голода расчеловечивались, совершали неблаговидные поступки (голод искажает человека). Но опыт прошлых лет помогал Лихачеву сохранять человеческое достоинство. Даже в условиях блокады он старался быть деятельным. Он - в команде МПВО. Помогает, чем может во время воздушных налетов. Но сил с каждым днем все меньше. Усиливается дистрофия. Наступают дни, когда он уже почти не выходит на улицу.

Неожиданно его вызывают в Смольный. К великому изумлению ученого, в Смольном речь пошла о русской истории. Лихачеву поручили написать брошюру об обороне древнерусских городов. Издание предназначалось для воинов Ленинграда.

Написать надо было так, чтобы каждый боец, прочитав брошюру, отчетливо представил себе долгий, упорный путь русского народа к национальной независимости. Сроки определили жесткие 2 месяца.

Было отложено в сторону «Слово о полку Игореве», изучением которого Лихачев в ту пору занимался. На листах бумаги рождались иные строки - о военном искусстве русских воинов.

Через 2 месяца брошюра была напечатана, и десятитысячный ее тираж моментально разошелся в окопах Ленинградского фронта. А Лихачев, лишь сдав рукопись, отправился в стационар для дистрофиков. Но сил добраться туда своими ногами уже не было - жена усадила Дмитрия Сергеевича на детские саночки и повезла сама.

В июне 1942 г. Лихачев вместе с семьей эвакуировался по «дороге жизни» из блокадного Ленинграда в Казань.

После войны Д. С. Лихачев возвращается в Ленинград и продолжает работу в Пушкинском доме. Становится доцентом, затем профессором Ленинградского государственного университета, преподает на историческом факультете «Историю русского летописания», «Историю культуры Древней Руси», - становится крупнейшим специалистом в области изучения древнерусской литературы, академиком АН СССР.

В 1947 г. защищает диссертацию на степень доктора филологических наук. Начинается поистине триумфальное шествие в науке, прославившее его имя не только у нас и в Европе, но даже в космосе: его именем названа одна из малых планет среди орбит Земли, Марса и Юпитера.

Академик Европейской академии он становится членом Болгарской, Польской, Сербской, Венгерской, Брестской и других Академий наук, часто выезжает за рубеж, выступает с докладами на научных конференциях различного уровня.

Всемирную известность приобрели его труды «Поэтика древнерусской литературы», «Развитие русской литературы Х-XIII вв.», целый цикл работ, связанных с изучением «Слова о полку Игореве». Кстати, его фундаментальное исследование «Слова о полку Игореве» признано лучшим среди трудов на эту тему.

Я не берусь характеризовать его научные труды, но могу лишь сказать, что он умел находить в русском средневековье то, что соединяет нас с прошлым, ибо человек - часть общества и часть его истории. Сквозь призму истории русского языка и литературы он постигал культуру своего народа и старался приобщить к ней современников.

Пятьдесят с лишним лет он проработал в Пушкинском доме, возглавлял в нем отдел древнерусской литературы. В этом тоже был стиль его жизни. Ему нравилась оседлость, он считал это благом.

Казалось бы, после всех неприятностей, занятие древнерусской литературой - идеальное убежище. Здесь можно укрыться от всех треволнений мира. Однако не получилось…

Его очень невзлюбил Ленинградский обком коммунистической партии, т.к. он противостоял всяким решениям обкома о сносе, сломе… Как сказал секретарь Ленинградского горкома Аристов: «[Лихачев] борется с советской властью путем защиты памятников культуры. Возбуждает интеллигенцию против советской власти…».

Лихачев выступил против повальной реконструкции многих зданий на Невском проспекте. По этому проекту нижние этажи всех домов предлагалось соединить в одну общую витрину, создать особое пространство, сделать его пешеходной зоной. Началось обсуждение, Лихачев выступил с блестящей речью на заседании архитектурного художественного совета, в которой раскрыл историческую значимость всех зданий Невского проспекта. Он доказал, что потеря будет невосполнимой, т.к. Невский проспект проходит через всю историю России, он связан с Пушкиным, Гоголем, знаменитыми архитекторами прошлого. Именно благодаря Дмитрию Сергеевичу этот проект был отвергнут.

Лихачеву обязан не только Невский проспект. Благодаря его стараниям приостановлено разрушение рукотворных и ландшафтных памятников Древнего Новгорода, начата восстановительная работа на Соловках, сохранены архитектурные ансамбли Чернигова и Вологды, Ферапонтова и Кириллова, Ленинграда и его пригородов.

Но главный скандал с Ленинградским обкомом случился в начале 70-х гг. из-за Царскосельских парков.

В парках стали вырубать вековые деревья, чтобы посадить новые - ровненько, по ранжиру.

Вообще-то есть определенные способы реставрации парков. Например, еще в XVII веке блестящий знаток этого дела Болотов великолепно видоизменил Богородицкий парк. Но как тщательно он к этому готовился! Рисовал акварельки, как все это будет выглядеть, обдумывал каждый уголок. Придя к реставраторам, Лихачев поинтересовался проектом. Ему показали нечто вроде бильярдного стола, где были проведены «аллеи», а вместо деревье - кусочки пенопласта! Лихачев удивился: «Но это же вид сверху… А как это будет выглядеть с высоты человеческого роста?». Дама-реставратор изобразила на лице гримасу оскорбления, всем своим видом показывая: «Я - специалист, а вы дилетант!».

«Дилетант», у которого спустя некоторое время вышла книга «Поэзия садов», где он обращается к садовым стилям, как к проявлениям художественного сознания той или иной эпохи, той или иной страны. Эта книга вышла в Японии, в Италии, в Польше.

Тогда в 1971 г. Дмитрий Сергеевич выступил в газете «Ленинградская правда» со статьей «Среди святых воспоминаний» против вырубки в Екатерининском парке старых деревьев.

Некоторые читатели восприняли его слова близко к сердцу и устроили в парке у деревьев дежурство.

А это уже «наверху» было расценено вполне однозначно: «Лихачев призвал к восстанию, к физическому сопротивлению советской власти».

Но последней каплей в их чаше терпения стала вторая лихачевская статья осенью 1972 г., она называлась «Аллеи древних лип». Он писал, что Екатерининский парк ни по своим размерам, ни по своим традициям в Версаль все равно не превратится, несмотря на все усилия определенных лиц. Надо сохранить деревья, которые видели Пушкина. Это романтический, пейзажный парк и таким надо его оставить. Ведь и старые дома, и старые липы - это свидетели прошлого. История живет не только в книгах.

Что после этой статьи началось!.. Редактор газеты «Ленинградская правда» был снят с работы, Лихачеву вообще запретили печататься в ленинградских газетах.

Он стал замечательным препятствием для многих безумных и невежественных планов ленинградских властей.

Когда Лихачев выступил против переименования улиц, - его имя запретили упоминать на ленинградском TV. Были запрещены зарубежные поездки.

Но все эти года он умудрялся ничего не делать против своей совести. В октябре 1976 г. Лихачеву позвонил из Москвы академик Храпченко: «Дмитрий Сергеевич, у вас есть шанс себя реабилитировать, и к вам никогда не будет уже никаких претензий, если подпишите наше общее письмо-протест против антисоветской деятельности Сахарова». Лихачев ответил: «Нет, этого я делать не могу». Храпченко: «Ну на нет и суда нет».

А через несколько часов, когда Лихачев спускался из квартиры по лестнице, чтобы ехать в Пушкинский дом, он получил удар, потом еще, еще… Того, кто поломал ему ребра, рассмотреть он не успел. Преступника милиция, естественно, не нашла…

А через полгода пытались поджечь его квартиру. Однако непредвиденный случай помешал поджигателям, заставил бежать, бросив на месте преступления канистру со смесью керосина и ацетона.

Можно было уехать в Москву, там было бы легче, раньше стал бы академиком (в Ленинграде 3 раза подряд Лихачева не могли или не хотели утвердить в звании академика). Но Лихачев не уехал. И не только в силу любви к городу, но и потому что не воспринимал слишком трагично свое положение, у него не было обиды на людей.

К Лихачеву стали обращаться как к защитнику памятников культуры, писали, звонили из разных городов России.

Сам же Дмитрий Сергеевич об этой своей деятельности писал следующее: «У меня был и отчасти остается целый ряд занятий, которые я очень не люблю. Прежде всего, вся наша область защита памятников, которую следует назвать скорее не деятельностью, а волокитой и которая мне глубоко неприятна. Многие думают, что Лихачеву это очень нравится: писать письма, составлять обращения к властям, ходить на приемы к начальникам - все время что-то защищать - то библиотеку, то цирк, то церковь, то усадьбу. И в этом он находит творчество и удовлетворение, но это не так. Это для меня не творчество, а отрыв от творчества. Я по необходимости вынужден заниматься этими делами».

В самом деле, ну что для широкого читателя научные изыскания ученого, опубликованные в специальных научных трудах? Оценить по достоинству их могут только специалисты.

Другое дело - борьба Лихачева за северные реки или за культурные памятники, здесь уже его сторонниками становятся миллионы. Да и как же может быть иначе, если Лихачев отстаивает национальные культурные святыни.

А скольким талантливым людям помог в жизни Дмитрий Сергеевич… А.Вознесенский писал, что своими «предисловиями» Лихачев помог выйти не одной «трудной» книге.

И не только предисловиями, но и письмами, отзывами, ходатайствами, рекомендациями, советами. Можно с уверенностью сказать, что десятки, сотни талантливых ученых и писателей обязаны поддержке Лихачева, который сыграл важную роль в их личной и творческой судьбе.

Но прежде чем ставить подпись в защиту гибнущего памятника или несправедливо обиженного коллеги, Лихачев всегда вникал в суть проблемы, не полагаясь лишь на интуицию. Он никогда не шел на сделки со своей совестью. Ему верили, т.к. его слово никогда не расходилось с делом. Конечно, далеко не все ему удавалось. Даже если нет надежды на успех, доказывал Лихачев, все равно надо обращаться, хлопотать, либо протестовать, выполняя долг перед своей совестью. И он это делал, хотя ему обходилось это порой весьма дорого.

Лихачев стал неформальным лидером нашей культуры. Когда же появился в нашей стране Фонд культуры, Дмитрий Сергеевич с 1986 по 1993 гг. стал неизменным председателем его правления. В это время Фонд культуры становится фондом культурных идей. Особое значение руководитель Фонда придавал развитию культурных инициатив в малых городах в русской провинции, справедливо считая, что без серьезной поддержки им во многих случаях не состояться.

Притяжение Фонда было велико и для ученых, и для краеведов, коллекционеров, музейных работников и для всякого рода энтузиастов.

Деятельность Фонда постепенно обретала черты народного движения. Но времена менялись. Дмитрий Сергеевич не мог согласиться формально возглавлять то, с чем был не согласен, и отошел в сторону.

Еще в 80-е годы на съезде народных депутатов Лихачев говорил, что, если и дальше будут гореть, разоряться и закрываться библиотеки - «с русской культурой будет покончено». Он был убежден, что культура, ее важнейшие направления и объекты должны находиться под постоянным патронажем государства. («Государство … отвечает за всю систему библиотек перед обществом, перед нацией…», - говорил Дмитрий Сергеевич).

Его очень беспокоило в современном мире падение культуры, эта нелепая повальная коммерциализация. Она ведь уместна далеко не везде.

Ни один большой театр не может существовать только на продаже билетов. И основные направления науки тоже во всем мире пользуются поддержкой государства. И государство в ответ получает огромный доход - не денежный, а куда более весомый. Должна быть в стране элитарная культура, к которой подтягивается культура остальная…

Для него именно культура является первоосновой жизни.

Известна всем формула «Бытие определяет сознание». Нам доказывали, что все зависит от условий материальной жизни, историю сводили к истории производства. История человека осталась без человека (где роль царей, полководцев, рыцарей?..)

Лихачев одним из первых открыто выступил против такого толкования истории. Чиновники бесконечно повторяют: «Сначала надо накормить народ, обеспечить достойным жильем, потом займемся культурой». Но человек не станет милосерднее или честнее от того, что получит отдельную квартиру. И в коммуналках живут добрые люди, и в особняках есть подлецы. Но все же Гамлет заставляет задуматься над своей жизнью скорее, чем новый холодильник. Наверное, прав Пушкин, когда видел смысл своей поэзии в том, что «чувства добрые я лирой пробуждал». Чувства добрые можно ждать от музыки, от стихов скорее, чем от точных наук.

Природа тоже источник добра и красоты.

Культура не порционное блюдо, которое подают к празднику, она повседневная работа души, она создает интерес к жизни и делает жизнь прекраснее.

Не пора ли рассматривать именно культуру с ее вечными ценностями, гуманитарные науки как главное, а технику с ее научным прогрессом как средство. Ныне техника, НТП активно покушаются на духовную жизнь человека, предлагая соблазнительную легкость интернета, подменяя искусство шоу-бизнесом.

Как бы ни хороша была техника - раскрывать искусство надо через душу. Это должен делать живой человек. Искусство идет от людей…

Каким образом успешная экономика поможет исправить моральные вывихи. Техника и экономика не могут быть самоцелью, а вот культура сама по себе - цель для отдельного человека. Культура - это базис, все остальное - надстройка.

Невозможно добиться успехов экономики в стране, пораженной коррупцией и казнокрадством.

И выход из этих проблем Лихачев видел в поднятии культуры. Именно он ввел термин «Экология культуры». Это наука о том, как человеку жить в ладу со своей памятью. Он призывал сохранять культурную среду, столь необходимую для духовной оседлости человека. Живое время живой истории течет через нас. Прошлое устремлено в будущее непреходящим опытом.

Именно поэтому он шел на защиту памятников старины, именно поэтому Лихачев задумал библиотеку «Памятники литературы Древней Руси» в начале 70-х годов.

Не было такой серии ранее в нашей стране. Охват от XI до XVII вв. Более 200 произведений в 12-ти томах, почти 8 тысяч страниц.

Академику было 70, когда он взялся за эту серию, а завершил библиотеку, когда приближалось его 85-летие.

Не надо думать, что авторитет академика спасал в доперестроечное время от пристальных взглядов партийного начальства. Оно уже по первому тому уловило - Лихачев затеял неслыханную для советского атеистического общества антологию православной культуры. И поэтому пришлось хитростью прибегать к маскировке. Было понятно, что высокое идеологическое начальство читать тома не будет, будет лишь листать. А значит, перво-наперво наткнется на иллюстрации и по ним будет судить о Библиотеке.

Лихачев затребовал, чтобы раздел с иллюстрациями включал не только церковную символику, но и что-то светское.

Число томов было увеличено с 8-ми до 12-ти. Было увеличено число произведений XVII в., что повлекло увеличение числа светских произведений, не религиозных, т.е. отпала причина для возможного запрета.

Лихачев прекрасно понимал, что сберечь, сохранить, а главное - извлечь все духовное богатство культуры минувших времен способен только человек нравственно полноценный, эстетически восприимчивый. И он нашел, пожалуй, самый эффективный способ достучаться до сердца и разума своих современников - стал выступать на радио и TV.

Тихим голосом без ораторских приемов он рассказывал о своих учителях, о семейном укладе, делился раздумьями о судьбах интеллигенции, о традициях русской культурной жизни. Он ни к чему не призывал, ни чему не учил. А если и учил, то лишь на опыте своего детства, своей семьи, своих предков, своей жизни, учил в рассказах о культуре.

В 80-90-е годы наше телевидение сильно изменилось: малокультурные депутаты, косноязычные телеведущие - резко изменился стереотип поведения людей.

Возможно, необычайная популярность Лихачева (особенно после выступлений на TV) объясняется прежде всего тем, что в образе его мыслей и поступков мы как бы узнали то, почему ощущали все вырастающую тоску - узнали интеллигентность, именно - узнали, увидели в лицо.

Будучи на виду, он привлекал внимание к проблемам нашей культуры. Сложилась очень любопытная ситуация, когда ученый становится совестью, лидером общественности.

Конечно, он не был святым. У него, как и у всякого живого человека, было достаточно черт, которые могли не нравиться. Порой он бывал деспотичен, порой капризен, кого-то не принял, кому-то отказал… Всем угодить невозможно. Он имел достаточно недругов, которым разрушил какие-то планы и расчеты.

Лихачев мог быть убийственно едким, однако трудно найти более терпимого и в науке, и в общении человека.

Он просто не умел к отдельному живому человеку относиться как к обезличенной единице. Наверное, это искреннее особое внимание к каждому человеку и было отличительной чертой подлинного русского интеллигента. К каждому он обращался как к существу мыслящему и стремящемуся к добру. В общении с Дмитрием Сергеевичем люди возвышались в своих глазах и старались мыслить широко.

В нем не было ни капли тщеславия и своекорысти. Он мог отказаться от престижного заседания, чтобы не выступать рядом с краснобаем, но в то же время мог поехать на куда более скромные «чтения» в глубинку российской провинции…

К своей огромной славе он относился спокойно. Не то, чтобы ее не замечал, скорее, нес с чрезвычайным достоинством. Когда отмечалось его 90-летие, в переполненном зале Петербургского научного центра один за другим следовали выступления с целым потоком похвал и славословия. Когда выступления кончились, Лихачев встал и сказал всего две фразы: «Я благодарен за добрые слова, сказанные здесь обо мне. Слушать их, пожалуй, было бы неловко, если бы не одно обстоятельство: я так стар, что меня они уже не испортят».

Популярность почти не изменила его жизни: не изменился ни его уклад, ни круг общения. Светской дружбы, основанной на популярности дружащих, он избегал (остался верен своей академической среде).

Лихачев всегда был оптимистом и говорил, что пессимизм - привилегия марксизма, самого пессимистического учения, т.к. оно считает, что материя первична, а дух вторичен.

Завидная особенность его характера - он умел использовать любые несчастья для своего духовного роста, не падал духом и не ломался.

Когда его 3 раза подряд провалили н выборах в Академию наук - это никогда не удручало его. Закалка души. Опыт, начиная со школы, Соловков, создали удивительную духовную прочность, позволили не озлобиться. Он принял все происходящее с ним как должное, как судьбу. Ведь это была судьба многих его современников. Он жил полнокровно и щедро!

Последние книги Лихачева похожи на проповеди или на поучения. Что же пытается нам внушить Лихачев? Что объяснить, чему учить?

Если взять книгу «Письма о добром и прекрасном», то стоит обратить внимание на порядок расположения писем.

Разговор о таких серьезных вещах, как культура, памятники культуры, искусство, литература возникает только в конце книги, т.е. тогда, когда человек усваивает предыдущее содержание, в котором Лихачев говорит о цели и смысле жизни, о правильных жизненных позициях. В предисловии к книге Дмитрий Сергеевич пишет: «Попробуйте держать бинокль в дрожащих руках - ничего не увидите». Для восприятия красоты окружающего мира человек сам должен быть душевно красивым.

Книга «Заметки о русском» - это не просто размышления о русской природе и доброте, о русских просторах и пространстве, об особенностях национального характера. Это - гимн нашей многонациональной культуре.

Лихачев - патриот по своей природе, патриот скромный и ненавязчивый.

Он не был аскетом. Любил поездки, комфорт, но жил в скромной городской квартире, тесной по современным понятиям для ученого мирового класса. Она была завалена книгами. И это сегодня, когда тяга к роскоши охватила все слои общества.

Он очень не хотел был стариком - не в смысле возраста, а в смысле состояния. Свои почтенные годы, или, как иронически выразился сам Дмитрий Сергеевич, - свой «респектабельный возраст» он нес красиво и мужественно.

Он не принимал старость всерьез и посмеивался над ней. Уже 80-летним, подписывая книгу для подарка к юбилею коллеги, он спросил, сколько лет юбиляру. Узнав, что 80, подмигнул и сказал: «Какой старый!».

Сам старался избегать атрибутов старости: в институт предпочитал ходить без палочки, отказывался надевать шляпу, говоря, что «в Париже шляпы носят только очень старые люди».

Он был необычайно легок на подъем. Все журналисты знают, как трудно было застать его дома. Ему и в 90 лет был интересен весь мир и он был интересен всему свету: все университеты мира зовут его в гости, а принц Чарльз помогает ему издавать рукописи Пушкина и дает в его честь обед.

Однажды в Питер приехал профессор Токийского университета Тарика Кавасаки. Ученый, занимающийся историей и современностью России. Он решил выпустить книгу, составленную из интервью с представителями российской культуры и политики. Кураев тут же не позволил Лихачеву и спросил, можно ли у него взять интервью. На что Лихачев ответил: Сейчас это не очень удобно. Приболела Зинаида Александровна и я что-то неважно себя чувствую. Передайте, что в сентябре я буду в Токио и мы сможем встретиться«.

В феврале в Петербурге почти 80-летний человек говорит о предстоящем через 8 месяцев путешествии на край света. И встреча состоялась.

Даже за 2,5 месяца до смерти летом 1999 года Лихачев договаривался о выступлении на Пушкинской конференции в Италии.

Он умер 30 сентября 1999 г. и был похоронен на Комаровском кладбище в Санкт-Петербурге.

В чем же все-таки феномен Лихачева. Ведь он, в сущности , был боец-одиночка. В его распоряжении не было ни партии, ни движения, не было ни влиятельной должности, ни правительственной верхушки. Ничего. В его распоряжении были лишь моральная репутация и авторитет.

Власти сменялись, но и Горбачев, и Ельцин, и череда руководителей, правительства - все они вынуждены были идти на какие-то компромиссы, обращаться к Лихачеву. И скорее всего не потому, что так любят культуру, а потому что приходилось считаться с его мнением и его мировым авторитетом. Лихачев был лично независим. Любая партия мешает духовной свободе. И он никогда не состоял ни в одной партии. Это был его твердый принцип.

Те, кто сегодня хранят наследия академика, убеждены: 100-летие Лихачев должно стать не просто поводом для проведения общенародных юбилейных мероприятий, но временем честной попытки переосмысления происходящего со страной и всеми нами, обращения к культурным и нравственным ценностям.